Записки, или Исторические воспоминания о Наполеоне - Лора Жюно

Печать приложена к диплому, данному несчастьем и написанному его железным пером. Напрасно этому приговору судьбы противопоставляют соображения, какие только может изобрести ум человеческий, побуждаемый желанием счастья. Счастье! Чего бы не сделали для счастья! Что покажется невозможным для достижения этой цели? Вероятно, сделано было все. И что же говорит толпа, видя перед собою несчастливца, требующего сочувствия? «Нечего жалеть о нем! Он сам является причиной своего несчастья! Это глупец, простак!» Часто называют несчастливца даже преступником!

Говорю это в защиту Бурбонов особенно потому, что нельзя найти звезду более несчастливую, нежели звезда этой семьи с половины последнего столетия. Есть страны, где жалость сопровождала бы их бедствия; у нас, напротив, почти каждый поступок их привлекал к себе порицание самое язвительное и никогда ошибки не были выказаны так ясно для того только, чтобы не жалеть о несчастьях, которые были их следствием.

Одно из доказательств рока, тяготевшего над этой несчастной фамилией, заключается в следующем происшествии, малоизвестном и весьма важном.

С 7 мая 1789 года королева уже знала о неприязненных намерениях Мирабо[8]. Посоветовались с Неккером: тот полагал, что Мирабо обладает замечательным дарованием, но у него мало рассудительности, и потому не следует всерьез его опасаться. Неккер начинал тогда рассуждать не так дальновидно, как раньше, и слова его тут оказались неосновательны и безрассудны. Он должен был знать французов и, следственно, предвидеть, какое зло могло произвести блестящее красноречие; Неккер знал это лучше всякого другого. Как бы то ни было, он отказался от участия в переговорах и только сказал королеве, что будет иметь в ее распоряжении сумму денег, необходимую для исполнения ее намерения.

Выслушав наставления королевы, граф Р. явился к Мирабо однажды утром с полным бумажником. Он начал свою речь очень искусно и объявил предложения в полной уверенности, что их тотчас примут. Но, по несчастью, неизбежному во всем, на что покушались Бурбоны, надобно было, чтобы человек, никогда не имевший денег, жадный и постоянно мучимый толпой заимодавцев, никогда не знавший излишеств, именно в то время был с деньгами и был уверен или, по крайней мере, надеялся, что ему вот-вот заплатят. Поэтому Мирабо отказал графу Р., спросив еще, за кого он его принимает. Тот не посмел отвечать и только повторил свои предложения. Мирабо расстался с ним как старший Гракх и сказал, что не хочет даже слышать о деньгах. Граф понимал, как нужно все это трактовать, и не противоречил. Он ушел в досаде на свою неудачу и надеялся, что ситуация изменится. Зная Мирабо довольно хорошо, он твердо верил, что не нужно будет ждать долго.

В тот же вечер от Мирабо пришел доверенный человек. Это был некто Жулеве, помощник народного трибуна, замешанный в деле с госпожой Ле Монье, который с этого времени следовал, хоть и издали и все время рискуя, за своим любимым покровителем.

Жулеве сказал графу Р., что Мирабо предлагает двору свои способности, но для этого необходим благородный договор, а не торг; что он не хочет сгонять с места Неккера и уважает его дарование (это было неправдой: Мирабо беспрестанно смеялся над ним), но что ему годится всякое другое министерство, и за эту цену он готов совершенно предаться двору. Граф Р., честное и доброе создание, вообразил, что человек переменился в силу своего честолюбия и эта страсть возвысила душу его, хотя прежде он редко жертвовал своей пользой для других. Глядя со своей точки зрения, граф почитал должность министра величайшим ужасом и пришел от решения Мирабо в глубокое недоумение. Явившись к нему на другой день, он был принят как нельзя лучше, выслушал все причины, которые заставляли великого человека жертвовать собою, принимая министерство в такое время, и заключил, что надобно решиться на это. В тот же вечер граф явился к особе, которая должна была говорить с королевою. При первом слове о том, что Мирабо сдался (это и в самом деле была важная крепость), она тотчас хотела провести графа к ее величеству. Сначала дама вошла к ней лично и объявила счастливую новость. Граф ожидал недолго. Королева, когда он вошел к ней в кабинет, приблизилась к нему с радостным видом и с выражением счастья на лице.

— Король будет признателен вам за ваше усердие, граф! — сказала королева своему уполномоченному. — Однако скажите, как сторговались вы с этим человеком? Дорого ли он стоит нам?

Граф отвечал, что Мирабо, в припадке величия души, отвергает денежные предложения и хочет совсем иного — министерства.

Едва было произнесено это слово, королева побагровела и тотчас побледнела как смерть. Она закрыла глаза, схватилась рукой за лоб и сильно сжала его.

— Министерство! — вскричала она. — Министерство для Мирабо!.. Никогда!.. Никогда не позволю я, чтобы порог Королевского совета осквернили стопы такого человека! — Она дрожала от гнева. — Дайте денег ему!.. Сколько он хочет денег?!.. Но министерство?! И такое постыдное дело советуют мне друзья мои?!

Королева ходила по комнате большими шагами, беспрестанно повторяя: «Министерство!.. Министерство!..»

Конец этой истории весьма любопытен. Сумма, которую предлагали Мирабо, довольно значительная сама по себе, казалась особенно большой в то время, когда деньги уходили во все стороны и были в Версале довольно редким товаром. Мирабо отказывался три раза, а потом бросил перчатку и после этого требовал и денег, и министерства. А еще через несколько дней случилось известное происшествие в Зале для игры в мяч, и все было кончено[9].

Достойно особенного замечания, что Мирабо желал непременно увидеться с королевой. Начиная говорить об этом предмете, он становился почтительным и обещал все; но королева не соглашалась на свидание с ним без графа Р. или графа Прованского, а Мирабо не соглашался на эти условия. У меня в руках оказалась подлинная записка Мирабо, писанная им к Жулеве, со следующими словами: «Будь гибок во всем, что уже ты предложил, не отказываясь ни от чего. Особенно добивайся свидания: это теперь главное твое дело. Не вздумай умничать и постарайся добиться успеха».

Чего мог ожидать Мирабо, так упорно добиваясь свидания? Не основывал ли надежды на даре обольщения, который природа соединила в нем с множеством недостатков? Сердечный друг его, тот, кто показывал мне эту записку, верил, что это так, хоть и соглашался, что Мирабо никогда не подавал ему повода к подозрениям[10].

Окончание этого дела не принесло выгоды ни двору, ни Мирабо. Между ним и двором была объявлена война, и мирный трактат мог быть подписан только на могилах. Впрочем, Мирабо не ненавидел двор: его дарования возносили его