Записки, или Исторические воспоминания о Наполеоне - Лора Жюно

Он принес также прелестное небольшое издание сказки о коте в сапогах для моей сестры и сказал ей, что просит сохранить книгу на память. «Сказка тут лишняя, Наполеон! — заметила моя мать. — Если бы вы принесли только игрушку для Лулу (так звали меня дома, вообще же мое имя — Лаура), это было бы хорошо; но сказка для Сесилии показывает, что вы сердиты на нее». Он ответил, что это не так, но я тоже думаю, что он сердился, и очень сердился. Вся эта история, верно, вылетела бы у меня из головы, если бы маменька и брат не повторяли ее после и не затвердили в моей памяти. Она пригодилась мне потом странным образом.

Бонапарт не всегда искусно владел оружием насмешки, и самые любимые им люди часто терпели боль от его ударов. Он очень любил Жюно во время Консульства и в первые годы Империи, однако избирал его иногда целью какой-нибудь грубой шутки, драл при этом за ухо чуть не до крови, и это значило совершенную благосклонность. Жюно был привязан к нему безоглядно, и это чувство уничтожало все другое. Он первый смеялся над этими шутками, смеялся от чистого сердца и не думал о них более; но иногда бывшие при том свидетелями подхватывали глупую шутку и с радостью повторяли ее. Жюно не обращал на это никакого внимания, но мой слух был тоньше, и однажды случилось, что подобная шутка рассердила меня.

Первый консул был в этот день чрезвычайно весел. Мы гостили в Мальмезоне и обедали под огромными деревьями, на небольшом холме слева от луга, перед дворцом. В этот самый день госпожа Бонапарт впервые попробовала пудру, и это очень шло ей. Но Первый консул только смеялся над ней и сказал, что она может играть графиню Эскарбаньяс [Мольера]. Шутка, по-видимому, не понравилась Жозефине, потому что она поморщилась, и Первый консул это заметил.

— Что такое? — сказал он. — Разве ты боишься, что у тебя не будет кавалера? Вот маркиз Карабас, — он указал на Жюно, — подаст тебе руку.

Надобно знать, что Первый консул иногда уже называл так Жюно и Мармона, но в добром и ласковом расположении духа. «За то, — говаривал он, — что оба они любят выказывать себя». И тот и другой только смеялись над этим, но госпожа Бонапарт приняла шутку иначе и разгневалась, а этим нельзя было угодить Бонапарту: он тотчас нахмурился. Взяв свой бокал и глядя на жену, он поклонился и выпил со словами:

— За здоровье графини Эскарбаньяс!

Продолжительность этой шутки заставила Жозефину прослезиться. Наполеон увидел это и, любя свою жену, верно, досадовал, что зашел слишком далеко. Желая как-нибудь сгладить сказанное, он опять взял свой бокал, поклонился в мою сторону и, подмигнув мне, произнес:

— За здоровье маркизы Карабас!

Мы все засмеялись, и госпожа Бонапарт с нами; но сердце ее болело. Мне было только шестнадцать лет, а ей сорок.

До сих пор эта история как будто не касается меня, но вот ее продолжение. Между товарищами Жюно (и теми, кто окружал тогда Первого консула) случались люди весьма разные. У них была одна общая для всех добродетель: храбрость. Об остальном можно сказать, как говорил Бонар в комедии Делавиня: это другое дело. Так, среди них были очень тупые люди. Один из них, г-н N., нашел забавным тут и там повторять шутку Первого консула, а это уже было слишком! Да ему совсем и не шло подражание: человек превосходный сам по себе, он не имел чувства юмора. Сверх того, об этом мог услышать Жюно, и смешное сделалось бы трагическим. По всему этому я не хотела допустить продолжения этой истории и посоветовалась с маменькой. Она внимательно выслушала меня, и я возвратилась в Мальмезон, где мы жили в то время.

Жюно служил тогда комендантом Парижа и не мог приезжать ежедневно: итак, маркиза Карабаса не было за столом на следующий день, но он приехал на третий. Мы расположились тогда на мосту, ведущем в сад; Первый консул сидел на краю парапета.

— Послушай, мой друг! — сказала я Жюно. — Поскольку мы впервые едем в твои поместья, надобно не забыть вещь совершенно необходимую теперь для тебя; иначе я не поеду с тобой: говорю это наперед, и уверена, что генерал одобрит меня.

— В чем? Что такое? — заинтересовался Первый консул.

— Надобно взять вместо скорохода кота в сапогах.

Все громко захохотали, но я никогда не забуду лица Бонапарта: стоило бы описать его. Я продолжала с важностью:

— У меня сохранилась игрушка, подаренная мне еще в детстве; если хочешь, я отдам тебе ее для образца.

Смеялись много, и в этот день все тем кончилось. Но зерно было брошено в добрую землю: оно принесло свой плод. Через несколько дней мы прогуливались после обеда в галерее, что подле гостиной, тогда еще не такой обширной, как теперь. Г-н N. с простодушным смехом начал говорить о поместьях маркиза. Я только взглянула на Первого консула, как он оборотился к остряку и довольно сухо заметил:

— Если вам вздумается поступать и говорить, как я, то выбирайте для себя предметы удачнее. Кажется, можно подражать мне и в другом.

Через четверть часа он подошел ко мне, ущипнул за нос так, что я чуть не закричала, и сказал:

— Несносная! Вы умны, но злы. Не будьте такой. Женщина не может пленять, если ее боятся.

Следствием всего этого стало то, что я уже больше не слышала о маркизе Карабасе и коте в сапогах. Мать моя спрашивала после у меня о нашем замысле и много смеялась над последствиями его: «Я знала наперед, что тем кончится!»

Глава V. Генеральные штаты. Неккер. Мирабо

Заседание Генеральных штатов открылось 5 мая 1789 го-да. Я была тогда еще так мала, что не могла чувствовать всего величия зрелища, какое представили в Версале сословия, идущие в церковь слушать обедню накануне открытия заседаний. Но я еще вижу бесчисленное множество радостного народа, который занимал три аллеи и окружал дорогу, где должны были идти депутаты; вижу, как женщины в нарядных уборах машут платками и как все воодушевлены одинаковым чувством, упоены радостью и надеждой. У матери моей было много друзей во всех трех сословиях, и она желала видеть первые шаги их на том поле, которое шли они выполоть, говорила она.

Образ мыслей матери моей был в это время таков же, как у многих особ, находившихся в одном с нею положении: она происходила из знатной семьи и была замужем за