Приключения Алисы в Стране Чудес - Льюис Кэрролл

Аргумент палача заключался в том, что нельзя отрубить голову, если нет тела, от которого ее можно было бы отрубить; что он никогда такими вещами не занимался, и начинать на старости лет не собирается.

Аргумент Короля состоял в том, что всякий, имеющий голову, может быть обезглавлен, и нечего городить вздор.

Аргумент же Королевы сводился к тому, что если что-нибудь не будет сделано быстрее чем немедленно, она казнит всех и каждого. (Именно это последнее замечание и повергло все общество в такое уныние и тревогу.)

Алиса не придумала ничего лучше, чем сказать:

— Он принадлежит Герцогине, спросите лучше у нее.

— Она в тюрьме, — сказала Королева и обратилась к палачу: — Приведи ее сюда.

И палач помчался стрелой.

Едва он убежал, голова Кота начала таять и к тому моменту, как он вернулся с Герцогиней, исчезла полностью; так что Король и палач принялись метаться по площадке, разыскивая ее, а все остальные вернулись к игре.

Глава IX. Рассказ Якобы Черепахи

— Ты и подумать не можешь, как я рада тебя видеть, душенька, — сказала Герцогиня, нежно подхватывая Алису под руку, и они пошли дальше вместе.

Алиса была очень рада обнаружить Герцогиню в столь приятном расположении духа, и подумала, что, возможно, это только из-за перца та была такой вспыльчивой во время их первой встречи в кухне. «Когда я буду герцогиней, — сказала она себе (без особой, впрочем, надежды), — у меня на кухне перца не будет вообще. Суп и без него очень даже вкусный. Может быть, всегда именно от перца люди горячатся, — продолжала она, очень довольная, что ей удалось открыть новое правило, — а от уксуса они киснут — а от горьких лекарств — огорчаются, а… а от сладостей дети становятся просто конфетками! Хорошо бы взрослые знали это; тогда они не были бы так скупы на сей счет, уж наверное…»

Она совсем забыла о Герцогине и слегка вздрогнула, когда услышала ее голос возле уха:

— Ты о чем-то думаешь, дорогая, и это заставило тебя забыть о беседе. Прямо сейчас я не могу сказать тебе, какая мораль отсюда следует, но я скоро вспомню.

— Может быть, никакой, — рискнула заметить Алиса.

— Что ты, дитя! — сказала Герцогиня. — Из всего на свете следует мораль, ее лишь нужно уметь найти, — говоря это, она все плотнее прижималась к Алисе.

Алисе не слишком понравилось такое сближение; во-первых, потому, что Герцогиня была чрезвычайно уродлива, а во-вторых, потому, что она была как раз подходящего роста, чтобы положить свой подбородок Алисе на плечо, а это был ощутимо острый подбородок. Тем не менее, Алисе не хотелось быть грубой, так что она терпела это, как могла.

— Кажется, игра пошла получше, — сказала она тем временем, дабы хоть немного поддержать разговор.

— Истинно так, — сказала Герцогиня, — и отсюда мораль: «Любовь, любовь вращает этот мир!»

— А кто-то говорил, — прошептала Алиса, — что это делают те, кто не лезут не в свое дело!

— А, ну это, по сути, одно и то же, — сказала Герцогиня, все глубже вонзая подбородок в алисино плечо, и прибавила, — а отсюда мораль — «Заботься о песне, а ноты придут сами».[28]

«Как она любит во всем находить мораль!» — подумала про себя Алиса.

— Ты, наверное, думаешь, почему я не обниму тебы за талию, — сказала Герцогиня после паузы, — дело в том, что у меня есть сомнения насчет нрава твоего фламинго. Следует ли мне попытаться?

— Он может ущипнуть, — осторожно ответила Алиса, совершенно не заинтересованная в подобной попытке.

— Совершенно верно, — сказала Герцогиня, — и фламинго, и горчица щиплются. А отсюда мораль — «Видно птицу по полету».

— Вот только горчица — не птица, — заметила Алиса.

— Верно, как обычно, — сказала Герцогиня, — как ты ясно расставляешь все по местам!

— Это минерал, я думаю, — продолжала Алиса.

— Конечно же, — сказала Герцогиня, готовая, похоже, соглашаться со всем, что скажет Алиса, — тут рядом большая горчичная шахта, ее взрывали минами. А отсюда мораль — «у меня прибудет, у тебя убудет.»

— Ой, вспомнила! — воскликнула Алиса, не обратившая внимания на эту последнюю реплику. — Это овощ. Она не похожа, но она овощ.

— Я совершенно с тобой согласна, — сказала Герцогиня, — и отсюда мораль: «Будь тем, чем хочешь казаться» — или, проще говоря, «Никогда не воображай, что ты отличаешься от того, что может показаться другим, что ты являешься или можешь являться не иначе как тем, чем тебе следует казаться им в противном случае.»

— Думаю, я бы лучше это поняла, — сказала Алиса очень вежливо, — если бы записала; а так я не совсем уследила за вами, когда вы говорили.

— Это еще пустяки по сравнению с тем, что я могла бы сказать, если б захотела, — ответила польщенная Герцогиня.

— Прошу вас, не затрудняйте себя более длинными фразами, чем эта, — сказала Алиса.

— Ах, о каком затруднении ты говоришь! — воскликнула Герцогиня. — Я дарю тебе все, что сказала до этого.

«Дешевенький подарок! — подумала Алиса. — Хорошо, что на день рожденья такие не дарят!» Однако она не осмелилась сказать это вслух.

— Снова задумалась? — спросила Герцогиня, вновь вонзая свой острый маленький подбородок.

— Я имею право думать! — резко ответила Алиса, ибо это уже начало ее раздражать.

— В той же мере, — ответила Герцогиня, — в какой свиньи имеют право летать, а мор…

Но тут, к великому удивлению Алисы, голос Герцогини пресекся прямо на середине ее любимого слова «мораль», и рука, которую она переплела с алисиной, задрожала. Перед ними, скрестив на груди руки, стояла Королева, хмурая, как грозовая туча.

— Чудесный денек, ваше величество! — начала Герцогиня тихим, слабым голосом.

— Предупреждаю по-хорошему, — завопила Королева, топая ногой, — или здесь не будет тебя, или у тебя не будет головы, и немедленно, нет, вдвое быстрее! Выбирай!

Герцогиня выбрала и моментально исчезла.

— Продолжим игру, — сказала Королева Алисе; Алиса была слишком напугана, чтобы сказать хоть слово, так что поплелась следом за ней обратно на площадку.

Остальные гости, воспользовавшись отсутствием Королевы, отдыхали в тени; однако, едва завидев ее, они поспешили вернуться к игре, в то время как Королева спокойно заметила, что малейшее промедление будет стоить им жизни. Пока шла игра, Королева все время ссорилась с остальными игроками и кричала «Отрубить ему голову!» или «Отрубить ей голову!»

Приговоренных ею брали под стражу солдаты, которые, разумеется, уже не могли при этом служить воротцами, так что где-то через полчаса воротцев больше не осталось, и все игроки, кроме Короля, Королевы и Алисы, были под арестом и ожидали казни.

Тут Королева остановилась, порядком запыхавшись, и спросила Алису: — Вы уже видели Якобы Черепаху?

— Нет, — ответила Алиса, — я даже не знаю, что это такое.

— Это то, из чего варят якобы черепаховый суп,[29] — сказала Королева.

— Ни разу такого зверя не видела, и даже не слышала о таких, — сказала Алиса.

— Тогда пошли, — сказала Королева, — и он сам расскажет свою историю.

Когда они отходили, Алиса услышала, как Король тихо сказал, обращаясь ко всей компании: «Вы все помилованы». «О, вот это здорово!» — сказала она себе, ибо чувствовала себя совсем несчастной из-за количества назначенных Королевой казней.

Очень скоро они подошли к Грифону, который спал, лежа на солнышке. (Если вы не знаете, как выглядит Грифон, посмотрите на картинку.[30]) «Вставай, бездельник! — сказала Королева, — И отведи эту юную леди повидать Якобы Черепаху и послушать его историю. А мне нужно вернуться и присмотреть за кое-какими казнями, которые я назначила», — и она пошла прочь, оставив Алису наедине с Грифоном. Алисе не слишком понравился вид этого существа, но подумала, что оставаться с ним уж во всяком случае не опаснее, чем идти за этой бешеной Королевой, так что она решила подождать, что будет.

Грифон сел и потер глаза; затем он смотрел вслед Королеве, пока она не скрылась из виду; затем издал сдавленный смешок.

— Вот потеха! — сказал Грифон не то себе, не то Алисе.

— Что — потеха? — спросила Алиса.

— Да она, — сказал Грифон. — Это все ее выдумки; они тут никогошеньки не казнят, понимашь. Пошли!

«Все здесь только и говорят 'пошли'! — подумала Алиса, неспешно шагая следом за Грифоном. — Никогда в жизни мною еще так не командовали, никогда!»

Им не пришлось идти далеко, прежде чем они увидели вдалеке Якобы Черепаху. Одинокий и печальный, восседал он на небольшом выступе скалы, и, когда они подошли ближе, Алиса услышала, как он вздыхал, словно у него разрывалось сердце. Ей стало очень жалко его.

— Что у него за горе? — спросила она Грифона, и тот ответил почти теми же словами, что и в прошлый раз: