Клубничное убийство - Галина Куликова

– Это инженер Мухин, – ответили ему. – Очень приятный человек, он рассказал нам бородатый анекдот, но в такой исключительной интерпретации!

«Господи, кто такой Мухин? – с ужасом думал бедняга, ощупывая голову, украшенную шишкой. – Почему, когда подходит один человек, мне кажется, что это кто‑то совершенно другой?! Невероятно». Повинуясь порыву, он позвонил «ноль три», продиктовал адрес и сообщил, имея в виду себя, что на вечеринке одному человеку стало очень плохо. У него сильная тошнота и видения. Позвонил – и тут же забыл об этом.

Как ребенок, который расчесывает до крови болезненный прыщик, Балязин продолжал следовать за своим кошмаром, и чем дальше, тем сильнее холодело его сердце. «Я отравился навсегда, – думал он. – Это не галлюцинации, это белая горячка».

Пеструхин между тем находился примерно в том же состоянии. В ужасе от того, что не помнит своего имени, адреса и всего остального, что так важно для всякого человека в здравом уме, он присел за маленький столик, на который официанты складывали чистые тарелки и ножи, и замер, истово копаясь в черных глубинах памяти.

Вице‑президент последовал за ним, подтащил поближе колченогий стул и уселся напротив. Пеструхин поглядел на него умильными глазами, достал из кармана визитку, бросил на нее короткий взгляд, затем протянул через стол руку и сказал:

– Разрешите представиться. Марина Николаевна Лихачева, начальник отдела сбыта.

– Очень приятно, Марина Николаевна, – ответил Балязин, замирая от ужаса. – Как ваши дела?

– Прекрасно, прекрасно. Я тут, видите ли, отдыхаю в уголке.

Официант, притащивший очередную стопку чистых тарелок, поставил ее на стол и, закатив глаза, шепнул своему напарнику:

– Эти корпоративные вечеринки – просто жуть малиновая. Напьются, накурятся всякой дряни, надышатся, нажуются… Я бы на месте нашего шеф‑повара не особенно парился. По‑моему, они все равно не понимают, что едят.

Алла Белоярова некоторое время стояла на одном месте, держа в руках пакет с календарем и сумочку Люси Антиповой. Ни секретарши, ни Милованова на горизонте не наблюдалось. Тогда она направилась к Яковкину, который весь вечер попадался ей на глаза с одной и той же женщиной – женой директора завода игристых вин, крупной шатенкой с красивыми формами и затуманенными глазами. Шатенка носила звучное имя Бэлла и вполне приятную фамилию Куприянова. Было ясно, что она любит свое тело, любит всех, кто обращает на нее внимание, любит своего мужа, который держится на расстоянии и присматривает за ней издали. Время от времени супруги обменивались понимающими взглядами. Это не мешало Яковкину вертеться поблизости и обхаживать Бэллу.

– Послушай, Ярослав, – обратилась Белоярова к своему ответственному секретарю, оттаскивая его в сторону. – Тут у меня сумочка Антиповой. Ты за ней последи, пока сама Антипова не вернется.

– Алл, но я не могу, – ответил тот, пританцовывая на месте. – Мне нужно будет ненадолго отлучиться.

– Ты уже отлучался, – зло заметила та. – Полагаю, не один. Смотри, чтобы тебе не надрали задницу.

По губам Яковкина скользнула сальная улыбка:

– Не беспокойся.

Белоярова не любила, когда что‑нибудь складывалось не так, как она задумала. Сумочка Антиповой по‑прежнему ей мешала. Поэтому вместо того чтобы отойти, она раздраженно спросила:

– Ну, хоть кто‑нибудь из наших поблизости есть? Клебовников или Полусветов на худой конец?

– Клебовникова я недавно видел возле стола с закусками. Он показался мне подозрительно мрачным. А Полусветов скорее всего уже слинял. Наверное, подцепил какую‑нибудь дурочку и теперь рассказывает ей «подлинные» истории из жизни Версаче.

– Мне кажется, я где‑то видела эту женщину, – неожиданно перебила его Белоярова, указав глазами на Бэллу. – Никак не вспомню…

– Вполне возможно, вполне, – пробормотал Яковкин. – Она ведь жена Куприянова. Светская, так сказать, львица. – Он усмехнулся. – Где угодно ты могла ее встретить. Скорее всего на какой‑нибудь тусовке.

Алла неохотно согласилась и машинально потрогала свою сумочку. Клебовников, который следил за ней из‑за колонны, сразу понял, что она на ощупь проверяет, на месте ли пистолет. Вероятно, оружие придало ей уверенности, потому что она снова приосанилась и вздернула подбородок. Нашла кого‑то глазами в толпе, явно оживилась и двинулась вперед. Из‑за грохотавшей музыки, которая уже давно растрясла все его внутренности, Клебовников практически оглох и мог полагаться только на зрение.

Между тем Белоярова увидела того, кого, собственно, искала с самого начала – Пеструхина. На ходу она достала из пакета календарь и с хищной улыбкой подошла к своей жертве.

– О! Кого я вижу! – воскликнула она громко, с показной радостью. – Олег Валентинович!

– Разве? – удивленно спросил тот. – Я – Олег Валентинович? Это вряд ли. Впрочем, могу и ошибаться.

Белоярова некоторое время переваривала его слова, потом хихикнула и сказала:

– Олег Валентинович, разрешите вручить вам маленький презент от редакции нашего журнала…

– Спасибо, – сказал Пеструхин замороженным голосом. Взял календарь, прижал его к груди двумя руками и заплакал.

– Что с вами? – всполошилась Белоярова.

– Ы‑ы‑ы! – заскулил Пеструхин, садясь на пол, запрокидывая лицо к потолку и вцепившись руками в прическу. – Я ничего не помню‑ю‑ю!

– Конечно, его же сильно ударили! – подсказала какая‑то дама в красном плюшевом платье. – У него шок! Он летел через весь зал, ударился головой о колонну… Какие‑то бандиты на него напали, это все видели!

Ее слова шрапнелью разлетелись по залу, перемешавшись с беспорядочными выкриками шофера Андрюши, носившегося колбасой в поисках кого‑нибудь, кто видел его шефа. Получилась страшная мешанина, из которой невозможно было составить правильного впечатления о происходящем. «Шок, взят в заложники, драка, ударился головой, какая‑то женщина раскидала бандитов» и так далее, и тому подобное.

Когда появились санитары с носилками и хмурый врач с чемоданчиком, людское море расступилось, освобождая путь к сидевшему на полу и подвывавшему Пеструхину. Его погрузили на носилки, накрыли одеялом, надели ему на нос кислородную маску и унесли, прихватив с собой в качестве «родственника» попавшегося под руку главного аналитика Балязина.

Вздохнув, Клебовников вернулся к столу с закусками, наложил на большую тарелку всего понемногу и отправился к лестнице, ведущей на второй этаж. Легко взбежал по ступенькам и через минуту уже открывал дверь кабинета, окна которого выходили во двор. За окнами было темно, и он включил настольную лампу на чужом письменном столе. Брюнетка, которая притащила его сюда, сопела на диване, трогательно подогнув колени. У нее были красивые ноги, и Клебовников некоторое время с удовольствием ими любовался.

Потом взгляд его упал на принесенные закуски. Он вяло пожевал, поковырявшись в тарелке, с недовольной миной достал из кармана сигарету и засунул в рот. Порылся в кармане пиджака и извлек из него зеленую зажигалку. И в этот момент услышал сначала шуршание снаружи, за окном, а потом натужные стоны. Резко обернулся и увидел, что на узкой терраске, опоясывавшей здание, стоит незнакомец в спортивной куртке. Поскольку лампа светила тускло, незнакомца было отлично видно. Он оказался невысок и хорошо сложен и при этом подавал Клебовникову какие‑то отчаянные знаки.

Не успел тот и глазом моргнуть, как откуда‑то снизу, словно кузнечик, выпрыгнул еще один тип, удивительно похожий на первого, а вслед за ним медленно, подтягиваясь на руках, словно красная гусеница, выполз… Милованов. Он был в одной рубашке, и его рыжая борода от холода покрылась белым инеем, сделавшись похожей на пучок проводов, вырванных из какого‑нибудь агрегата. Незнакомцы тем временем перегнулись через низкие перила и через минуту выудили из темноты не кого‑нибудь, а Люсю Антипову. У нее было стеклянное от мороза лицо и два прозрачных шарика вместо глаз.

Клебовников сначала развел руками, показывая, что поражен, потом щелкнул зажигалкой, закурил и глубоко затянулся. Только после этого он подошел к двери на лоджию и повернул ручку. Милованов немедленно налег на дверь и ввалился внутрь, принеся с собой морозный дух, круто замешанный на запахе алкоголя. За ним в кабинет просочились все остальные.

– Вы что, занимаетесь промышленным альпинизмом? – с недоверием спросил Клебовников, бросив быстрый взгляд на брюнетку, спавшую на диване. Та почмокала губами, но глаз не открыла. И все‑таки из‑за нее он говорил приглушенным голосом. – Люся, Бог мой, только посмотрите на себя!

Клебовников сделал еще одну нервную затяжку, после чего быстро раздавил сигарету в пепельнице, которая плавала в сверкающей полировке стола.