Записки редактора. Наблюдения в пути от журналиста до главного редактора - Василий Храмцов

– Но есть какие-то строгие критерии для отбора участников программы?

– Оценки мы за выступления никому не ставим. Просто есть рамки передачи. Что-то за историю программы было, и не раз, а что-то абсолютно уникальное, новое – белгородское, достойное показа на Первом канале. Люди, посмотрев передачу, должны сказать: «Вона как на Белгородчине играть-то умеют»! В общем, главный критерий песни каков? Чтобы тебе подпевать стали. Можно спеть поставленным голосом «Ой, камыш, камыш», но все маленько заскучают. А можно где-то и сфальшивить, зато исполнять с душой, так, чтобы простая русская бабушка, которая придёт послушать, захотела подпевать. Так что манера подачи очень важна, как и фольклорные особенности территории. Честно говоря, мы были просто в шоке от выступления одного из старооскольских ансамблей. Хотя столько всего уже повидали!

…Мне уже не суждено побывать в Новосибирске, постоять у могилы человека, с которым всего один раз разговаривал и о котором постоянно напоминают чудесные телепрограммы «Играй, гармонь любимая!» Посмотрел бы я на памятник Геннадию Заволокину, положил бы цветы и сказал: «Я тебе – гу-гу-гу! Ты в ответ – ни гу-гу. Ну, какой может быть разговор?» Однако, скоро встретимся, земляк! А пока я слушаю твои песни, проживая в Украине.

Мишка «Солнышко»

Михаил Петрович – мой двоюродный брат по отцовской линии. Автобаза, в которой он работает водителем грузовика, находится неподалеку от моего дома. Иногда мы случайно встречаемся, идем вместе и разговариваем. Вспоминаем село, в котором родились и выросли. О родственниках расспрашиваем друг друга.

Сегодня Михаил в настроении: получил зарплату, купил детям конфет, себе с женой, а вернее – себе – бутылку водки. Зовет меня в гости. А мне некогда, у меня еще рабочий день.

Город надвое делится железной дорогой. Это крупный железнодорожный узел, поэтому над многочисленными путями возведен высокий и широкий виадук. Поднявшись наверх, мы остановились, чтобы передохнуть и полюбоваться видом железнодорожной станции, панорамой города.

Михаил не выпускает из рук бутылку водки. Крутит ее и так, и этак. Конфеты он рассовал по карманам, а водку приходится нести в руках.

Остановились мы на краю виадука, разглядываем окрестности. С высоты город всегда кажется красивым. И вдруг – стукнуло! Это Михаил упустил из рук бутылку. Она упала на деревянный настил и не разбилась, а покатилась на край виадука. Не успел брат схватить ее, как она пустилась в путешествие по ступенькам. Степенно так покатилась, не разгоняясь, с какой-то постоянной скоростью! Подкатится к краю, который состоит из металлического уголка, и тихонько свалится на следующую ступеньку, на деревянную ее часть. Видимо, поведение диктовала жидкость, находящаяся внутри.

Михаил понимал, что в любой момент стекло может разбиться, поэтому прыгал рядом и пытался перехватить бутылку. Но посудина была как заколдованная. Докатившись до ровной деревянной площадки, а такие были на каждом из трех лестничных пролетов, она быстро шмыгнула по ней и снова с равномерной скоростью принялась считать ступеньки. Михаил извивался около нее, как акробат, но не успевал схватить. Вернее, он мог бы налететь на нее, как коршун на добычу, но боялся разбить.

Вот и следующая площадка преодолена почти в мгновение ока. Остался один лестничный пролет. Бутылка как заводная скатывалась со ступеньки на ступеньку. Брат мой все пытаясь ее поймать и сделать это как-то легонько. Стекло все-таки! И как только поллитровка упала с последней ступеньки на тротуар, Михаил, наконец, ее схватил. И удивленно осмотрел: целая! Ни трещинки, ни царапинки!

Михаил старше меня лет на шесть. Он в свое время отслужил в армии, потом завербовался на Сахалин и там встретил свою половинку. Вместе с Дусей они собрали деньги на строительство дома, построили его на краю города, ближе к природе, вселились в него и нарожали пятерых детей. Вот и спешил он сейчас в свое многочисленное семейство!

При разговоре у Михаила иногда чуть-чуть подергивается голова. Для постороннего человека совсем незаметно. Но я знаю, почему это происходит, поэтому вижу эти движения и живо вспоминаю Михаила в детстве. А оно у него было необычным.

Когда я начал познавать окружающий мир, Мишка уже был мальчиком лет десяти. Если среди взрослых заходил о нем разговор, то всегда спрашивали: «Он еще не отвык?» «Но уже реже», – отвечали родственники.

Речь шла об удивительной привычке мальчика: он резко поворачивал голову влево или вправо и лизал языком свои плечи. И не раз, и не два, а так часто, что на облизываемых местах появлялись дырки. Мать с отцом ругали его за это. Старшие сестры старались присматривать за ним. Но, все понимая, он с трудом преодолевал эту привычку.

Да и привычка ли это была? Скорее всего – последствие контузии от удара молнии.

Отец Мишки, Петр Михайлович, взял мальчика с собой в поле, километров за пятнадцать от села. Местность называлась «Громово». Это была самая высокая точка среди ровной степи. Здесь во время грозы постоянно сверкали молнии, ударяя в землю. В таком вот опасном месте была построена избушка, нечто вроде полевого стана. Гроза загнала отца с сыном и еще нескольких крестьян в это помещение.

Петр Михайлович очень злился, что рабочий день так бездарно пропадает, и матерился без умолку. Ему говорили:

– Перестань богохульствовать! Из-за тебя молния может ударить в избушку!

Люди как чувствовали беду. Каждый забился в угол, подальше от нелепой, наскоро сложенной печки, у которой даже задвижки в дымоходе не было. А Мишка наоборот, не хотел сидеть на месте и все топтался около плиты, открывал и закрывал дверцу. Отец несколько раз прогонял его, но мальчика как магнитом притягивало.

А гроза тем временем разгулялась вовсю. Все ближе и ближе слышались оглушительные раскаты грома. Последовал чудовищный удар по самой избушке. Мишка был отброшен от печки к входной двери и лежал там без сознания. Перепуганные крестьяне крестились и не двигались с места. Только Петр Михайлович, матерясь еще злее, подскочил к сыну и стал его тормошить, шлепать по щекам. Потом открыл дверь и подставил мальчика под струи дождя. Тут Мишка глубоко вздохнул и пришел в себя. Но с этого момента он был уже не тем, кем был раньше.

Вот и голова у него стала подергиваться произвольно то в одну, то в другую сторону. Сделает два-три качка, и все, будто и не было этого. И появилась привычка – лизать свои плечи. Суровый папаша и ругал его страшной руганью, и ремнем охаживал, внушая, что портить рубашки нельзя. Но помогало это медленно. Скорее всего болезнь отступала вместе с возрастом.

Мишка не отставал в росте от сверстников, играл с ними в любые подвижные игры. Да только проявилась еще одна странность. Стоило мальчику взглянуть на солнце, как он уже не мог отвести взгляда. Надо мяч ловить при игре в лапту, надо за дорогой следить, если колесо катишь, а он останавливается, как вкопанный, или продолжает идти бессознательно. И смотрит, и смотрит на солнце. Другие ребята могут взглянуть на светило, но на мгновение, оно же слепит. А Мишку солнечный свет как бы гипнотизирует. Он может идти, куда шел, или бежать, но глаз от солнышка отвести уже не может. Пока не упадет в яму или канаву. Позднее ребята догадались ловить его и силой отворачивать от светила. И приклеилась к Мишке кличка – «Солнышко!»

А какой же это был душевный человек! Всегда искренний, ни тени лукавства. Сказать, что простоватым был – не правильно. Подшутить над ним никому не удавалось, он моментально чувствовал юмор или фальшь. Мир ему был понятен и прост. Он даже пытался его улучшить.

Однажды через село проходила экскурсия городских школьников. Все деревенские ребятишки с любопытством рассматривали детей из другого мира. Их удивляли широкие соломенные шляпы, зонтики от солнца, рубашки с коротким рукавом. А Мишку впечатлили шортики. Он понял, как хорошо ребятам идти с незакрытыми ногами. Когда экскурсия удалилась, он пришел домой, снял брюки и аккуратно обрубил их топором чуть выше колен. Но не долго «Солнышко» щеголяло в «шортах»: мать на другой же день пришила штанины на место.

С годами последствия удара молнии постепенно исчезали, осталось только легкое непроизвольное подергивание головы, незаметное для непосвященных, вроде кивка. Медицинская комиссия не нашла в здоровье Михаила отклонений, и он был призван на службу в армию. Это было спустя два года после окончания войны. Там и приобрел специальность водителя автомобиля.

Когда строил себе дом, то не нанимал ни столяров, ни каменщиков, ни стекольщиков. Все навыки бондаря, столяра, плотника, кузнеца, рыбака, обувщика и многие другие он перенял у очень талантливого отца. Все, кроме привычки материться. Была у него на все случаи жизни всего одна не очень приличная поговорка, вот ею он и обходился.