Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

формальностями, героический страж водных богатств родины с легким сердцем воскликнул:

– Ну теперь вперед, ребята, к родному очагу! Заводи мотор!

– Ой, Володиша, родной очаг – это он для тебя родной, а для меня родная деревня, – поправил друга Степан.

– Ну что, спорить будем? А Маша пусть мерзнет? – и Володиша, находясь в романтическом кураже, что есть силы, дернул на себя шнур. Мотор взревел, катер, как молодой нетерпеливый конь, встал почти на дыбы, но показав свою прыть, быстро опустился на воду и бережно понес путешественников к «родному очагу».

Волны равнобедренным треугольником расходились от носа к берегам, покачивая лавницы, лодки, забрызгивая нехитрую речную утварь, прикрепленную хозяевами к несложным береговым сооружениям.

Володиша по-капитански серьезно подправлял руль, гордо поворачивал голову, высматривая на высоком берегу избы родной деревеньки. А они, выстроившись в ряд, казалось, восторженно глядели на местного героя всеми своими окнами-очами, украшенными белыми резными наличниками. Ладные домики, составлявшие улицу, стояли близко друг к другу. Их сплоченный ряд со стороны реки казался неприступной крепостной стеной, а деревня – крепостью. Слева она была защищена Красным яром – древней гранитной преградой, одолеть которую невозможно и в наши высокотехнологичные времена. Лишь с поскотины деревня оказывалась беззащитной, поэтому каждый хозяин с этой стороны делал высокий дощатый заплот, надеясь, что он защитит и от зверья, и от худого человека.

Катер привычно скользнул по деревянному настилу и на полкорпуса вылетел на берег.

– Ну вот и приехали. Степа, помогай высаживаться.

– Это чего вы так долго в райцентре задержались? – певуче спросила подошедшая молодая женщина.

– Вот моя Валя! Узнаешь, Степан? – восклицательно произнес Володиша.

Вглядываясь в красивое лицо юной женщины, Степан находил знакомые черточки, с трудом осознавая, что перед ним та маленькая соседская девочка, которую когда-то он видел каждый день и не принимал во внимание.

– Если б Володиша не сказал, что это Валя, ни в жизнь бы не узнал.

– А ты, Валюша, узнаешь?

– Неужели, Степка? Боже мой, как возмужал. Степан, откуда? С женой? В гости? Надолго ль? Насовсем?

– Остановись, Валя, дай из катера выйти. Обо всем расскажу, ничего от тебя не утаю, – строго пресек вопросы жены муж.

– Пойдемте в дом, все готово, и банька и стол, – взволнованно и заботливо щебетала молодая женщина. – Я давно заприметила катер, но подумала, что он на вечную стоянку у причала в райцентре встал. Уже собралась племянника отправить разузнать, что случилось.

– Да все нормально, груз милиции передавали.

– Милиции?

– Ей родной. Хватит разговоров, пошли, – строго сказал Володиша.

Степан в разговоре не участвовал, сложное чувство сжимало его сердце. И радостно, и больно быть гостем в родной деревне, откуда уехал мальчишкой, а вернулся мужчиной, закаленным в сражениях с теоретическими выкладками и практической таежной наукой. И где нет уже твоего родного дома, и не осталось никого из родни. Чужаком почувствовал себя Степан.

Дверь в дом Володиши не закрывалась – гостей не считали. Кто-то садился за стол и расспрашивал Степана о жизни в городе, женщины, знавшие односельчанина с детства, обнимали, целовали – кто в щеку, кто в макушку, удивляясь и богатырскому росту молодого человека, и красоте, унаследованной от матери.

Дарья Петровна, мать Володиши, поглядывая на Степана, утирая кончиком платка глаза, несколько раз повторила одну и ту же фразу.

– Вот бы мать твоя, Степа, дожила, как бы радовалась. Коли дожила – ах, как бы радовалась наша красавица. – И, безнадежно махнув рукой и смахнув слезу, утвердительно заключила:

– Видно, на все воля Божия.

День был трудный, а вечер выдался хоть и радостный, но шумный, мучительно многолюдный. Первой сдалась на милость сна Маша. Валя, заметив мучения девушки, потихоньку вышла, чтобы соорудить ей ночлег в чистой половине амбара, которая летом использовалась как покои для ребятни или молодых. Степан за прошедший день устал сильно и тоже рад был бы рухнуть в сено, но Володиша взбодрил его непререкаемым шепотом:

– Терпи, Степа, порядок такой, обидятся. Мы еще с тобой по деревне должны пройти, чтобы все на нас смогли посмотреть, чтобы было потом о чем сельчанам посудачить. Гости у нас не часто бывают. Ты разве не помнишь, что в любого гостя деревня вглядывается внимательно, радостно, а потом обсуждает и рост, и цвет волос, и что пьет, и что носит. Эта традиция вековые корни имеет. Так что терпи, коль к родине захотел прикоснуться.

Природа подбодрила двух друзей, зарядив дополнительной энергией, излучающейся от тайги, от реки, от неба. Даже солнце, казалось, замедлило свое, неминуемое в этот час падение за Красный Яр и щедро озаряло путь плазменными сполохами своих еще горячих лучей.

Володиша и Степан в компании нескольких друзей зашагали по единственной деревенской улице. У каждого дома их останавливали односельчане, расспрашивали Степана о жизни, разглядывали его городской костюм, иногда со смехом вспоминали его детские проказы, в которых, однако, принимали участие все друзья, идущие сейчас с ним по этой приветливой деревенской улице, на которой он никогда уже не встретит своих родных. Опять защемило сердце, и Степан, словно вспомнив что-то неотложное, быстро проговорил:

– Володя, у меня к тебе просьба: подбрось меня завтра к сестре.

– Ну о чем ты говоришь, как голову от подушки оторвешь, так сразу и поедем.

– А милиция?

– Не волнуйся, везде успею.

– Может, я с утра на могилку к матери, а…

– Ну вот, пока ты там, я в милицию успею, – закончил мысль Степана Володиша, заметно утишая голос. Подняв указательный палец в знак окончания разговора, он указал им куда-то вдаль. Туда, откуда лилась до слез знакомая, правильная, самая лучшая в мире песня.

Это, расположившись на высоком берегу, пели местные девчата. Их песня легко летела над Илимом, огибала подлесье, ударялась о глухую стену Красного Яра и уносилась в дальнюю даль.

Степан не заметил, как стал подпевать. Он много раз слышал эту песню по радио, знал ее слова, но сейчас она звучала по-особому. Потому что это был голос и слова его сердца, наполненного любовью, нежностью и еще какими-то чувствами, о которых он прежде не знал.

«Жить без любви, быть может, просто, но как на свете без любви прожить»…

«Да, – вздохнул Степан, и повторил про себя – “…но как на свете без любви прожить”». А что такое – любовь? Прежде он не думал об этом. Почему же сейчас так сладко у него на душе? Неужели от того, что она наполнена любовью? Но как такое может быть? Почему в один миг захлестнуло его нежданное счастье? А может, он ошибается, и это томление связано с усталостью, с негой родных мест? Как узнать? Ни у кого не спросишь. Да и спрашивать о таком сокровенном нельзя, это он точно знал. И понял сегодня Степан, что на все эти сложные вопросы должен найти ответы сам.

Молодого человека охватила