Аквилон. Трилогия - Саша Токсик

и ломал все на своем пути, оставляя за собой широкую просеку в зеленой стене.

Я не мог исследовать берег в том направлении. Капля была сейчас занята другим, крутилась в движителе как белка в колесе. Но картина была и так ясна.

Когда-то здесь была протока между островами. Со временем она заросла камышом, создав полную иллюзию твердой земли. Но на самом деле под зелёными зарослями осталось достаточно глубины, чтобы пропустить катер. Хитро. И совершенно в духе Кузьмича, он знал эти воды как свои пять пальцев.

— Жулик! — заорал Волнов, размахивая кулаками. — Мошенник! Это же нечестно!

Нечестно? Формально правила не запрещали срезать путь. Добролюбов сказал «до маяка и обратно», но маршрут не оговаривал. Хотя по духу соревнования, где проверялась работа движителей, а не знание лазеек…

Впрочем, какая разница. Кузьмич срезал добрый километр Может, больше. Камыши шли по дуге, а он прошел по прямой.

Грохот, треск, фонтаны воды и грязи. Катер продирался через заросли как кабан через кустарник. Медленно, но упорно. Я видел, как Кузьмич что-то кричит, но слова тонули в реве моторов и треске ломающегося тростника.

А мне пришлось огибать по воде. Лезть в камыши на легкой лодке было самоубийством — застряли бы в первых же стеблях.

Когда катер вырвался с другой стороны зарослей, он был впереди метров на сто. До финиша оставалось триста метров чистой воды.

Я отставал катастрофически.

Волнов сжался на скамье. Такой стремительный скачок от победы к неминуемому поражению поверг его в состояние шока. Только губы шевелились, выдавая беззвучную молитву всем известным ему святым.

Двести пятьдесят метров до финиша. Катер шел уверенно, оставляя пенный след. На таком расстоянии догнать невозможно. Если только…

Во мне поднялось странное чувство. Не отчаяние, нет. Скорее удовольствие. Чистое, почти физическое удовольствие от осознания, что все карты еще не разыграны. Кузьмич думает, что победил. Добролюбов уже наверняка подсчитывает экономию от того, что не придется платить по счетам. Толпа на берегу готовится приветствовать победителя.

А я улыбался.

Словно кто-то нарочно расставил декорации на этой сцене.

Час назад, когда я остался один, мне удалось немного поработать с движетелем.

В дополнительные гнезда я установил два камня-усилителя из браслета. Маленькие, размером с грецкий орех. Но особенные.

Обычные русалочьи камни отдают энергию постепенно, как дрова в печке. Усилители работают иначе. Они выплескивают всю энергию разом, как пружина. Несколько секунд невероятной мощности, а потом пустота.

Двести метров до финиша.

«Капля, уходи оттуда! Быстро!»

«Но весело же! Еще немножко!»

«Сейчас же! Будет больно, если останешься!»

Мысленно коснувшись духа, я увидел её глазами внутренность трубы. Бешеный поток воды, в котором она кружилась. Капля нехотя выскользнула из трубы и поплыла рядом с лодкой. Сейчас она вернула себе образ выдры и светилась от поглощённой энергии, как маленькая подводная лампа. Вокруг неё вода искрилась мелкими пузырьками.

Мне не нужны были дополнительные тумблеры или выключатели, чтобы коснуться усилителей. Я просто потянулся к ним сознанием.

Щелк!

* * *

Лодка задрожала, мелкая мелкая дрожь прокатилась по ней, пока камни активизировались. Это длилось всего мгновенье, но даже оно показалось долгим.

Четыре источника энергии в идеальной синхронизации. Обычные камни давали базовую тягу, усилители выплескивали свою энергию как гейзер.

Эффект был мгновенным и сокрушительным.

Лодка не ускорилась. Это слово не передавало происходящего. Лодка выстрелила вперед как камень из пращи.

Волнов взвыл. Не крикнул, не вскрикнул, именно взвыл, как волк на луну. Его седые волосы встали дыбом от ветра, фуражка сорвалась и улетела, кувыркаясь в воздухе. Старик вцепился в борт лодки как утопающий в спасательный.

Нос лодки задрался. Мы неслись уже не по воде, а над ней, касаясь поверхности только кормой. Брызги фонтаном взлетали по сторонам, создавая радугу в солнечных лучах.

Сто метров до финиша. Катер Кузьмича был впереди половину дистанции.

Я видел, как Кузьмич обернулся. Даже с такого расстояния было видно, как расширились его глаза. Рот открылся в беззвучном крике. Он что-то заорал Добролюбову, показывая назад.

Добролюбов обернулся. И впервые за всю гонку его каменное лицо изменилось. Брови взлетели вверх, челюсть отвисла.

Семьдесят метров до финиша. Двадцать метров разрыва.

«Данила летит! Данила быстрый как ветер!» — Капля неслась рядом, едва поспевая за лодкой.

Шестьдесят. Десять метров.

Пятьдесят. Мы поравнялись!

Я видел лицо Кузьмича в профиль. Вся кровь отлила от щек, оставив землистую бледность. Глаза выпучились как у рыбы на берегу. Он дернул рычаг газа до упора, но больше мощности взять было неоткуда. Два промышленных камня работали на пределе, движитель ревел как раненый зверь.

Сорок метров. Я впереди на полкорпуса.

Тридцать. Корпус.

Двадцать. Полтора корпуса.

Вода под нами кипела от скорости. Лодка тряслась и вибрировала, грозя развалиться на части. Где-то что-то скрипело, трещало. Но держалось. Десять метров. Два корпуса преимущества.

Пять метров.

Три.

Два.

Один…

Мне пришлось создать перед носом нашей лодки водяной щит, невидимую подушку из уплотненной воды, чтобы плавно замедлить её. Без этого мы бы врезались в причал и разлетелись в щепки. Лодка легко, словно кокетливо клюнула доски причала и безмятежно закачалась рядом с ним. Словно это вовсе не она вытворяла сейчас всё это безобразие на воде.

Нет, что вы. Она приличная прогулочная лодочка. Разве она так может?

На мгновение повисла тишина. Абсолютная, оглушающая тишина. Толпа замерла с открытыми ртами. Кто-то что-то выронил и стук прозвучал в тишине как выстрел..

А потом грянуло.

Толпа взорвалась ревом, как будто полсотни людей одновременно сошли с ума. Те, кто поставил на аутсайдера, обнимались и плясали. Выигрыш один к пятнадцати! Один рубль превращался в пятнадцать, десять — в полторы сотни, а сотня…

Те, кто ставил на Кузьмича, ругались, но даже в ругани слышалось восхищение. Такого финиша не видели годами. Может, десятилетиями.

Волнов сидел на дне лодки в позе эмбриона. Лицо было такого интересного зеленовато-белого оттенка, какой бывает у прокисшего молока. Но глаза горели безумным восторгом.

— Мы… мы… — он пытался что-то сказать, но слова не шли.

— Живы? — подсказал я.

— Живы! — он расхохотался истерическим смехом. — Живы! И выиграли!

Он снова принялся хохотать, потом всхлипнул, потом снова рассмеялся. Эмоции переполняли старика.

Катер Кузьмича подошел к причалу через полминуты. Механик сидел на своем капитанском месте, уставившись в пустоту. Лицо было красным как свекла, то ли от злости, то ли от унижения, то ли от того и другого вместе.

Добролюбов спустился на берег первым. Медленно, величественно, как полагается судье состязаний, которому полагается подвести итог. Купец ступил на причал, отряхнул невидимые пылинки