Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков. - Сусанна Карленовна Цатурова

и изобилия щедрость не обернулась бы катастрофой в трудные времена. При этом Шартье особо останавливается на поведении самих служителей: ссылки на незапамятный обычай в их стремлении нажиться за счет государя, стесненного в средствах и едва обеспечивающего свои нужды, свидетельствуют о непригодности таких людей к государственной службе (indigne de service publique)[1875].

Жан Жувеналь в нескольких политических трактатах с разных сторон отстаивает идею бескорыстия чиновника как признака профессиональной пригодности к службе. Как и за сто лет до него, богатство финансистов представляется ему скандалом и свидетельством казнокрадства: якобы деньги от налогов на ведение войны превращаются в крупные состояния чиновников, в их роскошный быт, в дома и земельные приобретения. Жувеналь советует Карлу VII взглянуть на своих служителей и убедиться в чрезмерности даров, подарков и пенсионов, которыми их регулярно наделяет корона: их богатство на фоне нужд короны он называет «открытым воровством» (larrons publiques), сравнивая их поведение с действиями лесных грабителей, поскольку все они, сколько бы ни имели, ищут себе еще пенсионов. Жувеналь идет дальше своих предшественников и осмеливается осуждать даже Парламент за его нерадение в исполнении служебного долга из-за задержек оплаты, ведь они имеют еще и бенефиции и могли бы вовсе обходиться без жалованья. Вершиной выражения идеи бескорыстия предстает гордое заявление Жувеналя, что он ради службы королю отказался от всякого имущества, движимого и недвижимого, так что его братьям и родне нечего будет наследовать после его смерти. Подобная же «идеальная картина» честности чиновников нарисована и Анри Бодом для восхваления правления Карла VII: при нем чиновники были-де таковы, что довольствовались скромным жалованьем, пенсионы же отличались умеренностью, каждый заботился о порученном деле, и никто не воровал. В трактате Робера де Бальзака повторяются основные элементы принципа бескорыстия службы: не держать на службе жадных до денег людей, регулярно проверять состояние финансов и расходы финансистов, а главное — их личное материальное положение, смещая тех, кто, придя бедняком на должность, за семь-восемь лет сделал богатые приобретения и сколотил состояние, которое несоразмерно его жалованью[1876].

Итак, одним из стержней политических представлений исследуемой эпохи становится призыв к чиновнику отказаться от своей частной выгоды в пользу общего блага и апелляция к принципу бескорыстия службы. Причины следует искать в трансформации природы исполнительного аппарата короны Франции — от частноправовой к публично-правовой структуре, которая повлекла за собой и отмеченные выше кардинальные перемены в сфере вознаграждения чиновника: переход от принципа дара короля к бюрократическому порядку ординарной оплаты (жалованье, дары, пенсионы, бенефиции и налоговые льготы) призван был ослабить личную связь чиновника с персоной монарха. В этом контексте становится более понятен истинный смысл критики стяжательства и получения чиновниками излишних даров от короля. Их личная корыстная заинтересованность наносила удар по самоидентификации служителей короны в роли защитников общего блага, носителей особой этики, ориентированной не на собственное материальное обогащение, а на государственный интерес.

Только в этом контексте становится понятной неизменная позиция верховных ведомств короны, чинивших препятствия щедрой раздаче государем даров в виде земель и денежных пожалований отдельным «фаворитам». Не только неприятие фаворитизма и не столько защита «интересов короля» и охрана домена были тому причиной. В свете сделанного анализа становится понятной глубинная подоплека непримиримости позиции Парламента и Палаты счетов: неприятие произвольных щедрот короля как ущерба в деле бюрократизации вознаграждения и принципу бескорыстия службы.

Об этой позиции убедительно свидетельствует переписка Людовика XI. Так, Парламент отказывался утвердить дар монарха Перолю де Бурдилону — право возвести мельницу на р. Саве, притоке Гаронны, ссылаясь на «ущерб королю и общему интересу», хотя тот в своем ответе объяснял это решение желанием вознаградить своего «совершенно особого служителя». Точно также Парламент долго отказывался утверждать дар прево Жаку д'Эстутвилю в пользу его отца (продлить на 20 лет право платить лишь 50% от полагающихся в казну рент). Судебный орган выступил против передачи нотариусу Канцелярии Жану де Шомону части конфискованного у сборщика герцога Бургундского имущества. Сопротивлялся он и выделению массива земель домена в области Арманьяк сенешалю Сентонжа, хотя король, используя угрозы, объяснял свой дар «хорошей и верной службой» адресата и его покойного отца. Несколько раз пришлось королю собственноручно посылать депеши в Парламент с требованием утвердить «вечные дары» советнику и бальи Вермандуа Ги Поту — земли в графстве Сен-Поль[1877]. Неоднократно Людовик XI писал, чтобы заставить Парламент утвердить наследуемое дарение сеньории Рувр (в бальяже Дижона) в пользу Жака де Куатье, вице-президента Палаты счетов и королевского лекаря, ссылаясь на его долгую (начата еще при его деде Карле VI) и безупречную службу[1878]. Уломав Парламент, король вынужден был затем смирять сопротивление Палаты счетов, в свою очередь отказывавшейся утверждать сие дарение[1879].

Столь единодушная позиция двух верховных ведомств Франции, стоящих на страже домена и «интересов короля», в полной мере проявилась в отношении щедрых даров Филиппу де Коммину, так что Людовик XI собственноручно и неоднократно писал им и даже посылал гонцов, угрожая обеим палатам, прежде чем смирил их[1880]. Из этих нескольких казусов, очевидно, насколько излишняя щедрость короля в отношении отдельного служителя находилась под подозрением и встречала неприятие в чиновной среде. Эта позиция, окончательно оформившаяся к концу исследуемого периода, органично вытекает из структуры вознаграждения чиновников, которому надлежало быть адекватным, регулярным, не зависеть от прихоти монарха и финансовых обстоятельств, но в то же время выглядеть как заслуженное долгой и безупречной службой, наконец, как скромное и незначительное в сравнении с заслугами перед государством. Приобретенное на службе богатство, налоговые привилегии и благородный статус в таком контексте должны были предстать легитимным и адекватным воздаянием чиновнику за служение общему благу.

Статус неприкосновенности и формы почитания королевских должностных лиц

Существенной частью процесса складывания королевской администрации явилось оформление статуса неприкосновенности королевских служителей, опирающегося на законодательные нормы и связанные с ними политические представления. Этот статус определялся значимостью исполняемых чиновниками функций и призван был укрепить их властные полномочия[1881]. Важно подчеркнуть, что его оформление и внедрение в политическое сознание отвечало не только интересам самих служителей, безусловно, заинтересованных в этом. Не меньшее значение оно имело для процесса легитимации и символического укрепления власти королевской администрации, что составляло выгоду и короны Франции. Особый статус королевских чиновников выводился ими из символической связи с персоной монарха, выраженной в метафоре о должностных лицах как «части тела короля»[1882]. В ней отразилась не столько интерпретация классической антропоморфной схемы общества, идущей от Иоанна Солсберийского, сколько апелляция к положению римского права