Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков. - Сусанна Карленовна Цатурова

статуса королевских служителей. После подавления восстания указом от 28 мая 1359 г. все отстраненные Штатами чиновники, как уже говорилось, были восстановлены на своих должностях, в их «правах и репутации», а действия против них приравнивались к «заговору против Величества монсеньора и нас (короля Иоанна Доброго и дофина Карла. — С.Ц.), чести и блага короны и королевства Франции»[1898].

Описанные события показали, что королевская служба сделалась опасной профессией, и чиновники постарались обеспечить себе гарантии на будущее от угрозы быть наказанными за исполнение ими должностных обязанностей. Установленная ордонансом 1359 г. процедура защиты чести и репутации чиновника, дарующая отстраняемому право быть выслушанным и подтвердить свою невиновность, с тех пор скрупулезно исполнялась. А широкие полномочия королевских комиссаров, направляемых в ту или иную область для проверки работы администрации, отныне предусматривали их обязанность восстановить тех, кто был смещен «назойливостью просителей или иначе без справедливой причины»[1899].

Защита чести и достоинства королевских служителей находилась в центре внимания не только ведомств, но и лично королей Франции[1900]. Проведенные Карлом V Мудрым, наученным горьким опытом кризиса 1356–1358 гг., реформы в сфере управления еще больше упрочили связь монарха с его чиновниками[1901], и уважение к их чести и статусу дало ощутимые результаты в правление его сына Карла VI. С особой наглядностью они проявились в знаменитом деле Оливье де Клиссона, коннетабля Франции и ближайшего советника короля. Зависть к его положению при монархе вылилась в акцию герцога Бретонского, вероломно арестовавшего Клиссона, но затем освободившего его. Желая защитить свою честь, Оливье обратился к королю Карлу VI, который собрал Совет и квалифицировал эту акцию как оскорбление величия[1902]. Фавор Оливье де Клиссона в итоге стоил ему жизни: Пьер де Кран считал его виновником своей немилости у короля, ив 1392 г. напал на коннетабля и убил его. Событие оказалось знаковым по своим последствиям: король расценил его как покушение на свою персону и был так потрясен, что вслед за этим последовал первый приступ его психического расстройства[1903].

Само по себе это событие, возможно, и не имело бы столь большого резонанса, если бы не корпоративная историческая память королевских служителей, игравшая важную структурообразующую роль в построении идентичности складывающейся группы. В этой среде долго помнили нанесенные обиды и умело манипулировали исторической памятью с целью гарантировать адекватное наказание за оскорбления чиновника. Так, во время долгого и сложного дела в Парламенте против королевского камерария Карла Савойского последний осмелился подослать своих людей в дом королевского прокурора, который был избит ими, «сидя за столом, среди бела дня». Парламент немедленно начал расследование, в обосновании которого особо подчеркнув, что «это дело — слишком опасный пример ввиду болезни короля», а также потому, что «восемь-десять лет назад Пьер де Кран избил и ранил Оливье де Клиссона, коннетабля Франции, и с тех пор по сей день осмелели более безбоязненно действовать против королевских служителей»[1904]. Напоминание в связи с нападением на королевского прокурора о деле коннетабля Франции, которое в исторической памяти чиновников превратилось в знаковое косвенное посягательство на персону короля, призвано было придать действиям Парламента вид защиты королевского величия. Но в итоге судебного разбирательства лишь два участника нападения оказались в тюрьме, заказчик же отделался штрафом.

И все же квалификация нападок на королевских служителей как «оскорбления величия» оставалась по-прежнему их «голубой мечтой», которую они сами пытались воплотить в данных им полномочиях защиты «чести короля»[1905]. Однако добиться безоговорочного причисления их к тягчайшему преступлению, оскорблению величия, в исследуемый период парламентариям не удалось. Хотя такая квалификация дел появляется уже со второй половины XIV в., она не фигурирует в окончательном приговоре, и всё сводится к нарушению королевской защиты[1906]. Но даже если на практике она и не была реализована, эта идея благодаря усилиям Парламента постепенно внедрялась в сознание людей, приучая относиться с особым почтением к судейским как к исполнителям «священной функции» монарха-судии.

Причины неудач в подобной квалификации дел кроются в несовпадении претензий парламентариев и реальных правовых норм защиты чиновника при исполнении должностных обязанностей. Во всех королевских письмах по этому поводу речь идет лишь о королевской охране (sauvegarde), будь то указ о ликвидации института купеческого прево в Париже в наказание за бунт 1382 г., в ходе которого были убиты и королевские чиновники, «кто находился под нашей особой защитой» (especial sauvegarde), или эдикт от 2 июля 1388 г., запрещающий кому бы то ни было противодействовать чиновникам суда во время исполнения ими своих обязанностей, при этом сами они по-прежнему берутся лишь «под особую протекцию и охрану» (proteccion et Sauvegarde especial)[1907].

Причину противоречий в квалификации нападок на чиновников при исполнении служебных обязанностей исследователи усматривают в столкновении двух юридических доктрин — обычного права, где фигурирует только норма королевской защиты, и римского права с его идеей защиты величия. Если адепты последнего находились преимущественно среди королевских адвокатов, черпавших оттуда аргументы в защиту королевского суверенитета, то судьи Парламента в большинстве принадлежали к сторонникам кутюмного права[1908]. В качестве ярчайшего примера обычно приводится дело из собрания казусов Жана Ле Кока, при решении которого мнения разделились, а приговор в версии этого королевского адвоката расходится (единственный раз из всего сборника) с записью в регистрах Парламента.

Итак, в 1392 г. некто по имени Лоннар нанес удар ножом Роберу д'Акиньи, советнику Парламента и комиссару по его делу, из западни, в зале суда с целью убить, а позднее вовсе не испытывал раскаяния и даже сокрушался, что не убил его. Поскольку это было покушение на умышленное убийство чиновника при исполнении им своих обязанностей и за эти именно обязанности, к тому же в здании королевского Дворца правосудия, Лоннар подвергся осуждению, согласно регистру Парламента, на штраф в тысячу франков за нарушение королевской защиты (sauvegarde royale), а по весьма красочной версии Ле Кока, этого Лоннара в пятницу накануне дня Пятидесятницы 23 мая 1393 г. протащили от дверей Дворца до эшафота, где отрубили палец, а затем голову, и наконец, повесили; кроме того, его приговорили к штрафу в 500 парижских ливров и к конфискации имущества.

Комментируя этот приговор, Ле Кок признает, что многие сочли его слишком суровым, поскольку Робер д'Акиньи все же не был убит, а лишь ранен («ибо жив был во время приведения приговора в исполнение»), и следовательно, приговор был неадекватен. К тому же он квалифицировался как «оскорбление величия» (С. 9, 8 Ad legem Juliam majestatis, 5) со ссылкой на то, что «сеньоры при исполнении есть часть тела согласно римскому праву