Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

Сияние Лининого лица продолжалось около полутора суток, покуда они не приехали в Кемь. Здесь дамы должны были пересаживаться. Перед выходом из поезда они обменялись с Михаилом телефонами. И до самого возвращения из похода Михаил почти не вспоминал о них, хотя и не имел ничего против, чтобы увидеться с ними в Москве. И встреча действительно состоялась по уговору в выходной день после звонка Михаила Миле на Белорусском вокзале.

Со станции электрички Михаил повел Милу и Лину по местам, где любил зимой ходить на лыжах. Привал они устроили на площадке, с которой открывался вид на глубокую долину речки Малая Вяземка. Осенний лес был полон прелести начавшегося увядания листвы и запаха умеренной сырости и прелости.

Тяжеловатую и рыхлую Милу прогулка сморила, и она задремала, если совсем не уснула, улегшись поверх ствола большой поваленной березы. Михаил присел на тот же ствол, но ближе к вершине и жестом предложил Лине тоже прилечь на ствол, показав на свои бедра, как на подушку. Она тотчас послушалась, но, едва положив на них голову, невольно вскрикнула:

– Ого! Да они у вас как каменные! Не то, что у Милы!

– Ничего другого предложить не могу. Конечно, бедра Милы! – Михаил озорно покрутил головой.

Впрочем, Лина и не думала жаловаться на неудобство. Она закрыла глаза – не то от солнечного света, не то потому, что дрема одолела и ее. Теперь Михаилу были хорошо видны по бокам разреза Лининой кофточки неприкрытые лифчиком основания впечатляющих грудных куполов. Он немного подумал и запустил обе ладони по бокам от разреза вглубь и обнаружил, что Лина ничего не имеет против ласки и даже против того, что он делает это совсем рядом с Милой, которая на самом деле могла и не спать.

Груди были не только крупные, но и твердые, и Михаил увлекся игрой. Но минут через десять Мила заворочалась, и руки пришлось с сожалением убрать. Зато он выяснил, что путь для него открыт, если будет желание. Однако желание пришло только через раз. Будучи у Милы в гостях вместе с Линой, Михаил на обратном пути проводил ее до дому, но не сделал ни малейшей попытки проникнуть туда вслед за ней.

Позже Лина призналась ему, что на вопрос Милы, как у нее было с Мишей, она успела сказать подруге: «Он не по этому делу». Но очень скоро сама убедилась, что поспешила с выводами. Следующий визит Михаил нанес к ней домой. Сначала они вместе с Лининой матерью посидели за столом, а затем они с Линой якобы «пошли в кино», а сами поднялись на второй этаж, где находилась Линина комната. На сей раз он не медлил. После первых объятий и поцелуев Михаил красноречиво показал глазами на тахту, и Лина сразу поспешила постелить постель. Они быстро разделись. Как он и ожидал, ни крупные бедра, ни бюст не выглядели разочаровывающе. Правда, талия совсем не была узка, особенно если смотреть сзади, как с сожалением отметил он. Но глаза у Лины сияли, она была послушна и в ходе первого же соития была явно хорошо ублажена. Со своей стороны Михаил тоже нашел новую любовницу приятной, хотя и не вызывающей особого восторга. Однако он так хорошо вел Лину от экстаза к экстазу, что она ему нравилась даже просто как поле сражения, на котором достигались победы одна другой убедительней. Именно в этом духе в своем «Былое и думы» высказался Александр Иванович Герцен насчет симпатии к себе со стороны барона Ротшильда, которому российский эмигрант Герцен продал свои имения и который заставил царя Николая I признать эту сделку, несмотря на то, что царь сперва запретил ее признавать.

Словом, Лина сразу понравилась Михаилу как любящая и необременительная любовница, только он с первого же раза не хотел смотреть на нее со спины.

С тех пор Михаил стал бывать у нее часто и регулярно. Он попросил Лину больше не делать перед ее матерью вид, что они уходят в кино, и они сразу поднимались в Линину спальню. На подоконнике в изголовье тахты стоял электропроигрыватель, и было довольно много долгоиграющих пластинок. Некоторые из них Михаилу очень нравилось слушать, но Лине, пожалуй, эти вещи нравились еще больше, запомнившись на всю жизнь тем, что в соответствии именно с их музыкальным сопровождением Михаил ритмами мелодий приводил Лину в непрерывное восторженное состояние, которое длилось примерно час, а после короткого отдыха продолжалось еще столько же. Особенно здорово ему работалось под записи Робертино Лоретти и Луи Армстронга. Про стремительную, в напрягающем ритме «Джамайку», он говорил Лине: «Это – сексуальная музыка!» А по поводу «Аве, Мария!» Шуберта, – «А это – Божественно!» Если играл или пел Сачмо, Михаил порой сам подпевал ему, пускаясь в импровизации на тему «Когда с девчонкой лег в постель и взял ее как лютый зверь…» Лина в восторженном самозабвении шептала его имя: «Миша! Миша!» – точно так же, впрочем, и как под «Джамайку», «Аве, Мария!» или даже под «Ла кукарача».

Иногда, расчувствовавшись и словно предупреждая себя о неминуемом, с сожалеющим вздохом Лина говорила: «Не я первая, не я последняя,» – и Михаил угадывал в ее словах уверенность в том, что такой, как он, не может удовлетвориться одной женщиной и принадлежать только ей одной, и это было лестно относить к себе, – и оно еще довольно долго было правдой, пока не началась любовь с Мариной. Однако окончание связи таилось в некоторой будущей неопределенности, пока Лина не решила извлечь из этой преходящей связи нечто для себя непреходящее. Однажды она попросила Михаила больше не заботиться о предотвращении зачатия. Это значило, что она хочет заиметь ребенка, чтобы не жить в дальнейшем одной лишь со сладостными и терзающими воспоминаниями. Ей было уже тридцать четыре, и медлить с рождением ребенка в ожидании случая выйти замуж было уже рискованно. Да и то верно, уж если зачинать дитё, то всегда лучше с любимым. А в том, что Лина его любила, сомнений не имелось. Михаил подумал и решил пойти навстречу Лининому желанию. Заниматься любовью без соблюдения предосторожностей было приятней и удобней. Правда, это отмеряло время их связи несколькими месяцами – четырьмя или пятью, но это его мало заботило. Лина сама сделала выбор. Не могла же она, в самом деле, воображать, что он останется с ней до самого рождения ребенка. Не для того он оказался в ее постели, совсем не для того.

Очень скоро Лина вместе с кем-то из подруг уехала на пару недель в отпуск в подмосковный дом отдыха покататься на лыжах. Вернувшись оттуда, она уже смогла определенно сказать Михаилу, что их постельные труды не пропали даром. У Михаила непроизвольно посерьезнело лицо, и это настолько встревожило Лину, что она прямо тут же сказала ему, что если он категорически этого не хочет, она лучше сделает аборт, но он отрицательно покачал головой. Начавшуюся цепь событий не следовало прерывать.

– Рожай, – сказал он. – Тебе это нужно. Но в остальном я тебе не помощник.

– И не надо, и не надо, – заторопилась успокоить его Лина. – Моя мама тоже воспитывала меня одна и не считает присутствие мужчины необходимым. Единственное, о чем я хотела бы тебя попросить – это дать ребенку твою фамилию и отчество.

Вот это Михаилу уже совсем не улыбалось. Признавать таким образом свое авторство он отнюдь не хотел. Лина – в этом он был уверен – не собиралась специально расставить ему ловушку, но ведь в таком случае ей ничего и доказывать не пришлось бы, а ее нынешнее бескорыстие – мало ли что! – со временем могло и испариться. Ко всему прочему он – пусть уже почти лишь формально – был еще мужем Лены и должен был считаться с приличиями. Да и маме вряд ли пришлось бы по вкусу узнать о появлении у ее сына ребенка от неизвестной ей женщины. Короче, это могло вызвать целую лавину неприятностей, которых он себе отнюдь не желал, соглашаясь обеспечить зачатие. Кстати, мама почти наверняка признала бы виновником его, а не Лину, и это было бы, по здравому рассуждению, уже чересчур. Так они не договаривались. Лучше всего было бы категорически отказаться сразу, но Лина заглядывала ему в глаза с такой мольбой, что он решил пока не говорить определенное нет.

– Ладно, я подумаю, – ответил он наконец. – Сейчас я сказать не могу.

Лина готовилась к родам всерьез, и поэтому их встречи стали более редкими. Сначала по рекомендации ее врача, – как с усмешкой думал про себя Михаил. Потом по гораздо более серьезной причине. Михаил как раз перешел тогда на работу в научный центр Антипова. Всего через месяц он познакомился там с Мариной и очень скоро стал посвящать свое время исключительно ей, хотя до интима в квартире Нины Миловзоровой дело дошло не сразу. Ни Марина, ни Михаил не хотели оставлять один для другого подозрительные белые пятна в своих биографиях. Марина рассказала ему