Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

этим как поводом для развода, потому что первая начала изменять ему.

– Он не знал?

– По-моему, нет, поскольку пытался застрелиться.

– Не очень-то вы его жалуете, – усмехнулся Михаил. – Или это из-за того, что он немного промахнулся?

– Из-за этого тоже.

– А больше уже замуж не выходили?

– Больше? Нет.

– Ну, а детей завести не тянуло?

– Нет, нисколько. А почему вы спрашиваете?

– Просто интересуюсь. Сам я стал отцом без специальных намерений, бездумно. Просто так получилось само собой – и все. Может, это самое естественное из всего, что может быть в таком деле.

– Да, пожалуй. Но мне в вашем вопросе послышалось некое… осуждение, что ли.

– Упаси Боже! Какое осуждение! Во-первых, я принципиальный противник чрезмерного умножения человеческого рода, из-за чего у людей на Земле возникает множество бед. Во-вторых, я не ханжа. А если и подумал о вас и о детях, так только потому, что вы уже не в юном возрасте, и не придется ли вам потом пожалеть об упущенной возможности. Знаете, мне случалось наблюдать в лицах маминых бездетных подруг у нас в гостях какую-то тень, когда они смотрели на меня, потом и на мою дочь. Было ли это действительно запоздалое сожаление, трудно сказать. Но такое подозрение, глядя на них, у меня возникало.

– Не берусь вас опровергнуть. Но до меня мысль о необходимости материнства пока еще не дошла – скажем, так. О-о! Слышите?

По тенту громко застучали капли дождя.

– Надеюсь, в дождь вы меня из палатки не выпроводите?

– Нет, конечно, если для вас ночевка со мной не будет чревата неприятностями.

– Я предупредила Иру, что могу не придти на ночевку.

– И что она?

– Возможно, слегка удивилась, но вида не подала.

– Она тоже скульптор?

– Да.

– А Дима?

– Нет, он инженер. Вы и про Игоря хотите знать?

– Не против.

– Инженер, к тому же кандидат технических наук.

– Женат, имеет ребенка?

– Да. До недавнего времени имел и меня. Возможно, не одну меня. Но счет все равно не в его пользу.

– Правильно! Таким ни в чем нельзя уступать!

– Вы просто прелесть, с полуслова понимаете меня!

Галя повернулась к нему лицом и приникла к губам. Михаил не стал уклоняться. Галя разжала рот. Он тоже. Ее язык немедленно прошелся по его нёбу. «Целоваться умеет», – подумал он, чувствуя, что уже весь напрягся для предложенной Галей работы. Михаил стиснул ладонями ее груди. Галя слегка застонала, чуть отстранилась и прошептала набатным шепотом:

– Ну так как? Мы бум или не бум?

Лед уже трещал под ногами. Михаил представил, как начнет сейчас проваливаться сквозь него и, чтобы хоть за что-нибудь как-нибудь удержаться, должен будет еще крепче ухватиться за ее груди. Ничего другого не оставалось. Других точек опоры в пределах досягаемости не было.

– Подвинься немного, – сказал ей Михаил, неожиданно для самого себя, переходя «на ты». – Сейчас я тебе постелю.

Он расстегнул и снял с себя пуховик и постелил его поверх надувного матраца. Сквозь грохот сильных дождевых струй по крыше не было слышно, что делает Галя, но Михаил не сомневался, что она не теряет времени даром. Нащупав у стенки фонарь, он сказал:

– Я хочу посмотреть на тебя.

– А я и хочу показать себя вам, – сразу откликнулась Галя.

Михаил включил свет, направив основной луч на вход палатки, чтобы не ослепить женщину, но и в боковом свете ему все было видно. На Гале остались только лифчик и трусики. Михаил сказал:

– Повернись, – и она послушно подставила спину, чтобы он расстегнул застежку бюстгальтера.

– А теперь повернись обратно.

Он как завороженный смотрел на крупные и хорошо стоящие удлиненно-эллипсоидные груди – как раз той формы, которую он особенно любил. Правая рука сама потянулась к одной из них и поддержала ладонью снизу. Некоторое время он молча смотрел, затем сказал:

– Приляг.

– Я понравилась тебе?

– Ты и так это знаешь.

Это была правда. Она нравилась и без труда прошла сквозь все линии его обороны, или того, что он воображал своей обороной – смяла их уверенно и умело, а он, на словах такой правильный, праведный и верный своей любви, уже вступил в контакт с женщиной, у которой кроме вакхической внешности и художественной профессии была еще и откровенная возбуждающая сексуальная экспансивность, но неизвестно, что еще в человеческом плане. Да, еще родственная увлеченность водным туризмом. И этого оказалось достаточно, чтобы она добилась своего вопреки его долгу служить только интересам Марины? «А что, разве они пострадают?» – малодушно спросил он себя. – «Пострадают», – честно ответила его трезвость. – «От Марины из-за этого коитуса ничего не убудет,» – дружно откликнулись чувственность и возбуждение, давно уже искавшее выход накопившемуся напряжению. Он ощущал себя на последнем рубеже. Перешагнуть через него означало окунуться в море непредсказуемых последствий, даже если думать, что удастся немедленно вынырнуть и выбраться из него на семейную твердь.

Михаил вновь включил и почти тотчас погасил фонарик, но и за долю секунды он успел убедиться, что Галя лежит поверх пуховика уже совсем без ничего. Долг нормального мужчины был откликнуться на этот призыв. Отказ был равносилен позору всему мужскому роду. Ведь Господь Бог не зря установил разделение всех сущих на две половины и обязал каждую из них стремиться к соитию с другой. Правда, Господь Бог еще много чего завещал и другого, чему тоже следовало категорически подчиняться. Но данный вызов в данную секунду воспринимался как важнейший императив. По крайней мере, здесь, в плотном мире, он выглядел не менее важным, чем приоритетная верность любви, совсем не отрицающая секс, а наоборот – идущая с ним по жизни рука об руку.

Галя издала со своего ложа какой-то звук. Это не было слово. Просто сигнал, если не короткий стон. Словно последняя капля упала в чашу, переполнив ее, и Михаил сразу нашел ладонью то место, на которое только что смотрел. Пальцы коснулись самого верха ложбины между бедер и поросли треугольника тоже. Бедра, повинуясь раздвигающему усилию его руки, тотчас разошлись в стороны. Путь был открыт. К наслаждению и внутреннему позору. Наслаждаться можно было всю ночь, а позор ощущать, возможно, до самой смерти, если не дольше. Но отступать было поздно и некуда. Оказалось, что он уже перешел через Рубикон в какой-то момент до того, как коснулся пальцем Галиных губ. И теперь совсем не имело значения, в какой именно момент, почему и зачем. Так было устроено очень, очень задолго до того, как возник он, Михаил, и, тем более, до того, как в нем созрело сознание долга. Теперь он мог надеяться на прощающую Милость Господа Бога только по наперед неведомым грешникам основаниям.

Галя догадалась, что ей лучше взять инициативу на себя. Её действия были выверенными и точными, рассчитанными на их неотразимую привлекательность и надежное запоминание чудодейственных ощущений, легко превращающих мужчин в рабов своей памяти, а главное, в слуг и рабов женщины, практикующей эти ласки и действия. Все, о чем мечтаешь, думая о сексе, можно было получить без уговоров и принуждений, просто пользуясь стремлением искушенной в таких делах дамы сломить дурацкое сопротивление упрямца, который отказывается понимать свою выгоду. Выгоду получателя желанных наслаждений. Выгоду лица, временно пребывающего в одиночестве и имеющего возможность беспрепятственно и безответственно вносить разнообразие в личную жизнь. – «Вот ты теперь кто, – подумал про себя Михаил. – Точь-в-точь «командировочный» герой из бесконечной череды воистину народных баек и анекдотов, раскрепостившийся по случаю на воле. Тоже мне – «одинокий странник, затерявшийся в безлюдной тайге».

Галины ласки были очень приятны, и все же они были не в состоянии изгнать из его головы нелицеприятные мысли о самом себе. Михаил понимал, что скоро неминуемо настанет очередь действовать и ему. Какую разрядку устроить ей в благодарность за удовольствие и усердие? Здесь могли быть разные варианты. Самый обычный и потому не больно подходящий для человека, который все еще желает спасти свою репутацию верного и надежного мужа в собственных глазах. Не совсем обычный, в соответствии с китайской практикой «Дао любви», когда женщине дают полное удовлетворение, а себе другое, без истечения семени. Правда, Михаил не верил в такое «полное» удовлетворение женщины без гормональной приправы к тактильным ощущениям, ну, а в мужское без явной разрядки – тем более, но все же он знал, как надо поступать и в этом случае. Будет ли Галя рада чему-то еще, кроме этого, он пока, естественно, не представлял, хотя и оральные, и мануальные способы ей, без сомнения, были очень хорошо знакомы.

И все же существовал риск, что Галя, благодаря своему умению, разнесет в пух и прах его намерение отделаться минимальным вкладом в это упоительное, но нежеланное партнерство. «Почему нежеланное? – возразил он себе. – Она тебе с первой же встречи понравилась». – «Верно, но это же не значит, что я был готов с ней спать». – «Ошибаешься. Очень даже значит». – «Не путай две вещи – свое активное желание и спокойное созерцание потенциально подходящей партнерши. Так вот – активно я ее не желал». – «А тебе и нужды в этом не было. Тебя просто чуть опередили – вот и все».

Была ли в этом доля правды? Какая-то –