Кони - Сергей Александрович Высоцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кони не ответил, и чекист обернулся к нему. Наверное, сходство не оставляло сомнений, но он все-таки переспросил требовательно и вместе с тем уважительно:
— Вы, гражданин Кони?
— Я, — коротко ответил Анатолий Федорович.
Чекист внимательно, теперь уже без открытой неприязни, оглядел стены кабинета, сплошь завешанные и заставленные фотографиями. Узнал Чехова. Сказал словно сам себе: «Да-а… И Чехов…» — Он задержался на большом групповом портрете, где Анатолий Федорович был сфотографирован вместе с группой обер-прокуратуры уголовно-кассационного департамента Сената, внимательно оглядел прекрасный портрет графа Дмитрия Алексеевича Милютина работы Дмитриева-Оренбургско-го… Наверное, соседство Льва Толстого с облаченными в шитые золотом мундиры царскими сановниками не укладывалось в его голове. Но их присутствие успокоило чекиста — значит, они не ошиблись адресом, заглянув в квартиру этого тщедушного старика с унылым лицом. Все они теперь выглядят тщедушными и унылыми, после того, как с них содрали царские мундиры. А что до Толстого, так мало ли каких ошибок не бывает в жизни.
Он спокойно принялся за работу — том за томом вытаскивал книги, встряхивал, заглядывал за корешки — кое-чему его уже научили в Чрезвычайной Комиссии.
…Граф Лев Николаевич Толстой, облаченный в длинную мужицкую рубаху, смотрел на него с фотографии строго. Он вообще строго смотрел в мир.
Час за часом, медленно и нудно шел обыск. Кони взял со стола первую попавшуюся книгу — это был «Животный месмеризм» князя Алексея Долгорукова… Старший чекист молча протянул руку за книгой. Пролистал ее и так же молча вернул.
Елена Васильевна сидела на маленькой кушеточке и обреченно смотрела на то, как разрушают неожиданные гости такой привычный и, как ей всегда казалось, незыблемый порядок в кабинете ее обожаемого старца. Несколько раз она предлагала Анатолию Федоровичу подать чай, но Кони каждый раз отказывался. Только однажды спросил у старшего:
— Может быть, вы выпьете чаю?
Чекист тоже отказался. Он сосредоточенно писал протокол об изъятии вещей и документов:
«Взято для доставки в Чрезвычайную Комиссию следующее:
…три золотых медали…
Чекист посмотрел на медали в красивых, обитых внутри бархатом коробочках. Поинтересовался:
— Золотые?
— Золотые, — ответил Анатолий Федорович.
— Почему не сдали добровольно?
— Это медали, которыми меня наградила Академия наук. За мои труды. — Кони кивнул на золотые жетоны, лежащие рядом. — И эти жетоны присуждены академией.
— А ордена и звезды? Царем батюшкой?
Чекист положил ордена на ладонь, оценивающе подкинул.
— Что-то не густо?!
— В четырнадцатом году я пожертвовал несколько орденов обществу «Национальное кольцо», — сказал Кони. — Для нужд фронта…
— На ведение империалистической войны, — чекист строго посмотрел на Кони и осуждающе покачал головой.
— Для отпора врагу, топчущему русскую землю…
Чекист хотел что-то возразить, но только махнул рукой. Ему было некогда объяснять этому старому и, наверное, честному человеку — не стал бы Лев Толстой фотографироваться вместе с каким-нибудь мерзавцем! — что войну развязали империалисты, цари да императоры, что простым-то людям война — только смерть и разорение.
Оживление вызвали два сенаторских мундира Кони. Почти новенькие — надевал он их считанное число раз, только на приемы к царю да на торжественные заседания — мундиры выглядели по-театральному нарядными в слабо освещенном кабинете. Как будто их только что принесли из костюмерной.
— Да, мундирчики баские! — с восхищением сказал третий чекист, с момента своего прихода не проронивший ни слова. «Крестьянин-сибиряк», — определил Кони, услышав это характерное словечко. И весь облик у него был крестьянский — спокойное, круглое, чуть скопческое лицо, живые, с хитрецой глаза, спокойные движения.
— Вот уж красиво-то бывало, когда они все разом в этих мундирах собирались!
— Смотри, Егоров, — усмехнулся старший. — Больше, может, и не приведется.
«…Взято: документы и переписка, денег сорок пять тысяч триста девяносто рублей, три золотые медали Академии наук, три жетона золотых, 7 рублей серебр., коробочка с медалями, значками и две звезды серебряных запечатанных. Два мундира форменных.
Заявлений на неправильности, допущенные при производстве обыска, нет.
Комиссар Комиссии Кондратьев».
И две подписи: одна — А. Кони, другая — неразборчивая… Большую медную цепь мирового судьи внести в список вещей почему-то забыли.
6Ночью в камере ему не спалось. Он был уверен, что недоразумение быстро разъяснится и перед ним извинятся. Но все равно на душе было горько.
«Вот так всегда в России, испокон веков, — думал Анатолий Федорович, — вместо того, чтобы крепко поразмыслить о последствиях, все взвесить — поторопятся, впопыхах наделают неловкостей, потом извиняются. Но разговоры-то пойдут — на каждый роток не накинешь платок…»
Особенно неприятно ему было думать о том, что кое-кто из знакомых, качая головой, скажет: «Ну вот — я же говорил вам… А вы им лекции про нравственные начала читаете. Советовали вам за границу уехать. Ехали бы, пока не поздно, — приглашают же европейские университеты…»
Недоразумение обнаружилось уже на следующее утро.
«Служебная записка. Подлежит немедленной передаче по назначению.
Тов. Беляев. С максимальной внимательностью прошу установить причины недоразумения с очень уважаемым А. Ф. Кони и о результатах поставить меня в известность. Б. Каплун».
«Возвратить по ордеру 9871 гр. Кони: мундира сенаторских 2, брелоки, медали. Медную цепь конфисковать.
Конфисковано согласно распоряжению тов. Жданова 25/1—1919 г. Товарищ народного Комиссара по просв. З. Гринберг».
Перед Анатолием Федоровичем извинились.
Осенью 1919 года в Чрезвычайной Комиссии забот было много — белый террор, саботаж, козни разведок Антанты… Не хватало людей, особенно людей с опытом революционной работы. Учиться приходилось «на ходу», многие рядовые сотрудники были взяты из революционно настроенных солдат, призванных из самых дальних уголков России. Где уж им было знать, кто такой Кони!
Почти целый год после этого памятного дня между советскими учреждениями шла переписка по поводу недоразумения с арестом Кони.
«Комиссариат народного просвещения. 27 ноября 1919 г.
Отделу народного образования при Петроградском Совдепе стало известно, что отобранные у известного общественного деятеля почетного академика А. Ф. Кони при его аресте вещи до сих пор не возвращены, несмотря на ордер Чрезвычайной Комиссии за № 2087.
Академик А. Ф. Кони является популярнейшим
