Кони - Сергей Александрович Высоцкий

— А помните субботние пирожки, Владимир Борисович? «Пчелка, или Что в рот, то спасибо», «Фельетон без писем», «Без рассказа».

— Это все скоромные, — кивнул Лопухин. — А по средам постные: «Из рыбы, но со вкусом», «С загадкой», «С боровичками»…

— Хватит, господа! — взмолился Покровский. — Не занимайтесь самоистязанием.

— Слушайте, слушайте. Придет время, и рассказы-вагь-то об этом некому будет, — сказал Анатолий Федорович. — У Ивана Ивановича невкусных пирогов не было. Великие князья к нему заезжали. Пирожок стоил пять и десять копеек. Были специальные «утренние» пирожки…

— А «Кларнет-солист», а «Вечера Новой Деревни»! — не утерпел Лопухин. — Их пекли каждый день… — Он вдруг провел рукой по лицу, словно попытался отогнать от себя навязчивые воспоминания, и вздохнул. — Не знаю как мы будем жить дальше. Деньги кончились. Еще, слава богу, афонские монахи помогли.

— Афонские монахи? — Кони посмотрел на него с любопытством.

— У нас в министерстве был секретный фонд для монастыря. Каждый год приезжали монахи за пособием. Ну и угораздило их прибыть в Петроград в октябрьские дни. Но деньги получить монахи успели. Они от нас, а к нам господин Троцкий пожаловал, подлая личность. Принимать дела… Остались мы без службы. Вот монахи и отказались от пособия в пользу безработных мидовцев. — Он неожиданно улыбнулся. — Сразу после революции времена были идиллические. Сейчас даже представить себе трудно — два наших товарища, Висконти и Таубе, пришли ночью в министерство и выкрали списки сотрудников, чтобы по ним раздать деньги. На следующий день их арестовали. Расстрельное дело! Ни одно правительство бы не пощадило, а тут начались хлопоты. За Таубе, кажется, мамочка хлопотать прибежала. Его отпустили. Потом и Висконти отделался легким испугом…

— А как ваша служба у Ярошинского? — спросил Покровский. — Очень завидное место он вам предложил.

— Опустел особняк на Миллионной, — ответил Лопухин. — Банки Ярошинского прикрыли, а где сам господин Ярошинский — я не знаю. И знать не хочу. Вот кто Россию за горло держал — такие господа, как Ярошинский, Поляков… Представьте себе, отзываюсь я на его приглашение, прихожу на Миллионную. Господин Ярошинский — сама любезность. Перспективы рисует радужные. Зарплата — больше чем в министерстве, поездки по всему миру. Потом дает лист чистой бумаги: «Прошу вас изобразить просьбу об увольнении с поста члена правления». — «Помилуйте, — удивляюсь я, — что это значит?» А он мне с улыбкой: «Такой у нас порядок. Перед занятием должности будущие сотрудники подписывают «увольнительную» бумагу. Я храню ее в сейфе. В нужный момент она извлекается на свет божий, и содержащаяся в ней просьба удовлетворяется».

— Подписали? — спросил Кони.

— Подписал. Только самого Ярошинского большевики «уволили» и без заявления… Вот и сидим на бобах.

А Сазонов хорош — прислал письмо из Ялты с упреками: почему я не распорядился отправлять ему туда жалованье!

…Изредка жизнь преподносила и приятные сюрпризы — с Урала, с Каслинского завода приехали в Петроград рабочие, разыскали Кони и преподнесли большой бюст Пушкина каслинского литья и мешочек муки. Анатолий Федорович был растроган, долго не мог справиться с волнением. Потом вместе пили чай в холодной гостиной. Рабочие вспоминали, как Кони помог им в сенате выиграть дело против заводчика, захватившего издавна принадлежащую им землю.

Кони слушал рассказы о переменах на заводе, о трудных первых шагах, о том, как выручали рабочих и их семьи эти, с боем вырванные у хозяина клочки земли в самое голодное время, и думал: «Сколько в моей жизни было событий куда более значительных, чем дело каслин-цев, о котором я уже и думать забыл, а для этих серьезных, судя по всему, — умудренных опытом и каких-то очень деликатных во всем людей победа над заводчиком, получение земли — событие. Нет, не может быть мелочей, когда имеешь дело с людьми!»

В конце 1918 года Анатолия Федоровича пригласили читать лекции в Петроградском университете.

«Господину Ректору Петроградского университета. 28 ноября 1918 г. Имею честь представить, что Юридический Факультет в заседании 25 ноября с. г. единогласно постановил пригласить почетных членов Университета А. Ф. Кони и Н. С. Таганцева войти в состав преподавателей…»

«10 апреля 1919 г. Профессору Первого Петроградского Университета Анатолию Федоровичу Кони. Согласно извещения Правления Совета Ученых Учреждений и Высших Учебных Заведений от 5 сего Апреля сообщаю, что Вы зачислены на усиленный продовольственный паек…

Продукты будут выдаваться в распределительном пункте Комиссариата Народного просвещения (Аничков дворец, кв. 15, первая парадная с Фонтанки…). Обращаться следует к Николаю Никол. Шлейферу или Павлу Яковлевичу Орлову…»

И приписка на обороте: «Продукты можно получать начиная с четверга 10-го апреля… Хлеб будет выдаваться раз в неделю. Распределительный пункт просит взять с собою посуду для подсолнечного масла. Ректор Университета А. Иванов».

Не густо, но уже кое-что. Вся страна жила тяжело. Многие не имели даже такого пайка.

В то жесткое, напряженное время, когда люди, волею судьбы оказавшиеся «не у дел», были вынесены стремительным революционным потоком на обочину истории и — кто на долгие годы, а кто навсегда — исчезли из поля зрения, имя Кони постоянно оставалось «на слуху». Его опыт, его знания оказались очень нужными для подготовки молодых кадров республики. Ему, бывшему сенатору и члену Государственного совета, доверили одно из самых ответственных дел.

И призвали на постоянную службу.

«От прежних званий не осталось ничего, — писал Кони И. Д. Сытину, — а профессура, когда-то утраченная, казалось, навсегда, вернулась в изобилии».

Зачастую в те годы «огоньком» являлась свеча или керосиновая лампа — в его квартиру заглядывали А. А. Шахматов и Б. Л. Модзалевский, К. И. Чуковский и Я. М. Магазинер, А. С. Зарудный и А. М. Брянский. В большой, нетопленой квартире, укрывшись пледом, читал он им свои новые работы. Елена Васильевна Пономарева угощала чаем — роскошь, которую могли в то время позволить себе не многие. Но гости Анатолия Федоровича знали, что стоит за этой «роскошью». Одна за другой исчезали из квартиры ценные вещи, принадлежавшие самой Елене Васильевне, — картины, мраморные скульптуры, книги. Исчезали редкие издания из библиотеки Кони.

«…1920 г. 1.7. «Счет

За уступку мною Пушкинскому дому… бюста вел. кн. Елены Павловны старинной работы следует мне получить три тысячи рублей. Почетный академик А. Кони…»

Для того чтобы представить, чем являлись в то время три тысячи, приведем еще одну расписку: «За переноску книг из дома № 10 по Моховой улице