Денег больше чем у бога. Хедж-фонды и рождение новой элиты - Себастьян Маллаби
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Самым неприятным для такого трейдера, как Пол Джонс, было осознание того, что с этими позициями он оказался в ловушке. Ранее, спекулируя на фьючерсах, он всегда знал, что оставляет себе большое пространство для маневра. Он никогда не формировал такие позиции, из которых бы он не мог свободно выйти, если они начинали приносить ему убытки. Однако кредиты, выданные на развивающихся рынках, были совершенно неликвидны. После того как Lehman Brothers объявил о банкротстве, никто не хотел иметь в своем портфеле кредитные активы, по какой бы цене их ни предлагали. Поэтому избавиться от них было практически невозможно. «Я понимал, что наш портфель, сформированный на развивающихся рынках, выглядит просто удручающе, и я ничего не мог с этим поделать… Это были худшие минуты всей моей жизни», — вспоминал позднее Джонс22. Испытывая мучения и ощущая собственную беспомощность, он вспоминал о том, что ему доводилось читать о той единственной катастрофе, которая по масштабу могла сравниваться с нынешней. «Я всегда говорил себе: боже мой, как же эти парни в 1929 году могли все потерять? Неужели все тогда были такими тупыми? Ведь для этого нужно быть полным дебилом! А в тот день я подумал: боже милостивый. Теперь я понимаю, какие муки пришлось испытать тем парням в 1929 году. Они ведь не просто сидели сложа руки, ожидая возобновления роста. Они просто не могли сбросить то, что было у них на руках»23.
Потери Джонса от кредитования развивающихся рынков превысили его прибыли от основного портфеля. За год, предшествующий краху Lehman Brothers, фонд Tudor вырос на 6–7 %, что было впечатляющим результатом на фоне ощутимого падения на фондовом рынке. Однако к концу года стоимость Tudor снизилась на 4 %, и это несмотря на то, что Джонс прекрасно видел, как сгущаются тучи24. Tudor был вынужден ввести ограничения на движение своих средств, временно уменьшив доступ инвесторов к капиталам. Получив суровый урок, Пол Джонс пообещал изменить профиль компании и сосредоточиться на ликвидных рынках, в которых он разбирался лучше всего. Эпоха «генераторов прибыли», «альфа», судя по всему, доживала свои последние дни.
БАНКРОСТВО LEHMAN BROTHERS ЗНАМЕНОВАЛО крах современной модели инвестиционного банка. Lehman Brothers и его конкуренты занимали миллиарды долларов на рынках краткосрочного капитала, а затем тратили эти деньги на приобретение активов, которые было сложно продать в течение короткого периода времени. Когда разразился кризис, краткосрочное кредитование мгновенно прекратилось. Все понимали, что инвестиционные банки могут столкнуться с недостатком ликвидности, а страх, как известно, обладает силой самоисполняющегося пророчества. Чтобы предотвратить массовый вывод денег, государство застраховало вклады в коммерческих банках, пытаясь успокоить вкладчиков, а Федеральная резервная система предоставила доступ к программам срочного кредитования. Однако у инвестиционных банков такой подстраховки не было. Они считали себя неуязвимыми и действовали соответствующим образом.
Следующей жертвой эффекта домино стал Merrill Lynch, инвестиционный банк, известный своим «громоподобным стадом» — почти 17 тысяч фондовых брокеров. В те самые выходные, когда решалась судьба Lehman Brothers, Джон Тэйн, глава Merrill Lynch, судорожно метался по городу между Нью-Йоркским федеральным банком и офисом Кена Льюиса, своего коллеги из Bank of America. После серии переговоров, которые завершились в 1:00 ночи в понедельник, Тэйн согласился уступить Merrill Lynch почти задаром. Примерно за год до этого руководство Merrill Lynch отказалось от сделки с Bank of America, который предлагал 90 долларов за акцию. Теперь, когда модель инвестиционного банка оказалась несостоятельной, Merrill Lynch был готов немедленно заключить сделку по цене 29 долларов за акцию. Один из старожилов Уолл-стрит униженно отдавал себя в руки коммерческого банка с Мэйн-стрит. Как писали в одной газете, это было равнозначно тому, как если бы Wal-Mart купил бы Tiffany.
Теперь, когда Bear, Lehman и Merrill потерпели крах, два оставшихся инвестиционных банка, Morgan Stanley и Goldman Sachs, оказались под жестким прессингом. Все на Уолл-стрит знали, что из-за склонности к краткосрочному финансированию вкупе с высокой долей заемных средств эти банки были беззащитны перед бегством вкладчиков, а на канале CNBC с экрана не сходил текущий курс акций Morgan и Goldman. Трейдеры назвали это «дежурством у постели умирающего»25. Проблемы со страховым гигантом AIG только усугубляли и без того сложную ситуацию. Гарантируя выплаты долга через кредитные дефолтные свопы, AIG оставил себя беззащитным перед возможным дефолтом всевозможных облигаций. Это был сумасшедший риск, ведь трейдерам была дана возможность совершать самые амбициозные операции под защитой компании с хорошей капитализацией, и они чувствовали себя совершенно неуязвимыми. Когда же в разгар кризиса, спровоцированного крахом Lehman Brothers, вероятность дефолта выросла в разы, многомиллиардные убытки AIG по кредитным дефолтным свопам были неизбежны. В четверг 16 сентября правительство было вынуждено спасать страховщика, предоставив ему кредит на баснословную сумму — 85 миллиардов долларов.
На следующий день слухи о том, что неразбериха в AIG может негативно повлиять на состояние Morgan Stanley, стали одной из причин резкого падения акций компании — на 42 % к середине дня. Хедж-фонды, уже не чаявшие выбраться из ловушки, в которой они оказались по вине Lehman Brothers, дружно требовали от Morgan Stanley вернуть им их активы. Джон Мак, генеральный директор Morgan Stanley, обрушился на спекулянтов, которые якобы вступили в тайный заговор и пытаются потопить банк. Это было повторением той борьбы, которую пытались вести с хедж-фондами Bear Stearns и Lehman Brothers в дни собственного кризиса.
Примерно в это же время Кен Гриффин, управляющий директор Citadel, пытался рассчитать вероятность краха своего хедж-фонда. Он пытался создать компанию, похожую на Morgan Stanley или Goldman Sachs, и поэтому был подвержен
