Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин

недостойных уступок и поблажек — выше моих сил. Стараюсь девствовать мягко и применяю бархатные формы, но против рутины и клеветы всего этого мало. Орудующая здесь партия свекоманов, пользуясь непорядками в некоторых местностях Империи, грубо требует унизительных для русского имени уступок. Чтобы отвечать желаниям сепаратистов, надо жертвовать интересами России и Ее Державного хозяина. На подобную мерзость я не способен и лучше переберусь в свою новгородскую деревушку, испросив об избрании мне преемника, более соответствующего условиям обстановки. Я никогда не был злым и, верьте, мое сердце и совесть теперь более спокойны, чем когда-либо»... (3 мая 1902 (?) г.). Те же мысли встречаются в одном письме Николая Ивановича к B. К. Плеве: «От природы я человек не злой и искренно рад был бы здесь всех восхищать предупредительной любезностью, но мешает мне чувство долга, преданность Царю и России, вынуждающие следовать указаниям не сердца, а ума» (19 марта 1903 г.).

Расчет Н. И. Бобрикова не оправдался. Ему представлялось, что мера устрашит революционеров и ее почти не придется применять. Однако, список удаляемых из края быстро увеличивался, вследствие упорства финляндцев и их ложного патриотизма. Борьба утомляла его и ему хотелось снять и с себя, и с других гнет новой кары.

Строгая, хотя и вынужденная, мера русского правительства дала западной печати новый повод для злобы и негодования. Наиболее свирепствовали, по обыкновению, социалистические органы. Представитель их в Швеции писал: «Не только в Финляндии, но и во всем мире, а в особенности, в Скандинавии, фамилия Бобрикова составляет понятие о грубости и жестокости в самом беспощадном смысле этих слов». Однако среди хора негодовавших слышались иногда и противоположные мнения. «La Figaro» поместила статью «Aux dé-tradeurs de la Russie» («Хулителям России»), в которой, коснувшись высылки, газета заявила: «Удивительно не то, что русская власть решилась наконец прибегнуть к этой мере, а то, что она не применила ее еще три года тому назад. Партия оппозиции ввела белый террор. Старофинны объявлены были «врагами и изменниками родины». Глава их Ирье-Коскинен обесславлен...

Оппозиционные элементы, удаленные из края, водворились преимущественно в Швеции, где они пытались заручиться содействием влиятельной газеты, предлагая ей большие деньги, но безрезультатно. Аксель Лилле, И. Кастрён, Конни Циллиакус вступили сотрудниками в разные издания и повели систематическую кампанию против русской политики.

Поведение поселившихся финляндцев было такого рода, что шведское правительство предложило официальным газетам вежливо, но в решительной форме, предупредить финляндских гостей, что шведы «не видят возможности принять участия в проявившихся попытках нравственного воздействия на русские правительственные сферы, не желая ни в каком случае оказывать содействия систематической травле против России».

Газета Швеции «Ledstjärna» написала: «Никто не мешает финляндцам поступать, как им угодно для блага своей страны, но что мы в Швеции можем и должны требовать от этих наших финских друзей, это — чтобы они не компрометировали ту страну, в которой они живут и которая для большинства из них более уже не может быть и никогда не станет, чем раньше была — их отечеством»). Другая газета Швеции напомнила финляндским застрельщикам тот исторический факт, что в сфере политической отношения между финляндцами и шведами никогда не были отмечены со стороны первых особенной уживчивостью и патриотизмом.

В ответ появилось «открытое заявление», за подписями 9 изгнанных, из которого видно, что они старались отвергнуть обвинение «в заговоре против государственной безопасности и общественного порядка». Но из объяснения в то же время выходило, что они руководились идеей «личной унии» России и Финляндии. А эта идее ведет к разложению установленного государственного порядка. Оправдывавшиеся явно показали затем, что не признают русской государственной власти и ее прав в пределах Финляндии. Эту-то свою точку зрения они и пытались распространить среди финского населения. У одного из финляндцев, оправдывавшегося в норвежских газетах, появилось довольно бестактное заявление о том, что попытки русских уничтожить финляндцев встретят такое же упорное сопротивление, какое финская нация оказывала своим скандинавским угнетателям, в течение семи веков зависимости от них». Такое откровение, конечно, пролило свет на современное их дело и показало удивительную растяжимость их политических вероучений. При наличности такого самовозвеличения, которому предавались господа финляндцы, нельзя было претендовать на желание хозяев-шведов дать понять покровительствуемым ими финляндцам, что не подобает «вести себя под чужой кровлей с такой же непринужденностью, как в четырех стенах, своего собственного дома».

О тоне, в котором объяснялись тогда финляндцы, дают понятие следующие отрывки: В открытом письме Конни Циллиакуса к B. К. Плеве, этот публицист заявил: «Это вы открыли нам, финнам, глаза на необходимость грядущей революции, которая покончит с тем пятном для человечества, которое называется Русским Царством». В другой газете значилось: «Высылка применяется теперь в Финляндии без разбора. Бобриковский режим можно уподобить пьяному человеку, который в диком бешенстве бьет все вокруг себя, бьет, чтобы бить, не разбирая, кого и за что»...

Здание Финляндского Сената. В нём 3 июня 1904 года был смертельно ранен генерал-губернатор Бобриков

Финляндцы в Швеции очень развязно говорили «от имени Финляндии». «От имени Финляндии» они благодарили Бьерншерне-Бьернсона за постыдно грубое стихотворение «При получении последней почты из Финляндии». От «имени Финляндии» они протестовали, узнав о выражении сенатом верноподданнических чувств.

В столице Швеции высланные образовали нечто в роде подпольного революционного правительства. Из Финляндии туда вызывались единомышленники за приказаниями. Изгнанники придумывали способы для поддержания эмиграции из Финляндии и пассивного сопротивления, для широкого распространения нелегальной литературы и т. п. В сентябре 1903 г., в Стокгольме состоялось совещание об образовании особого синдиката или «кредитного общества», для служения антиправительственным политическим целям. Наконец, одна часть стокгольмского кружка обдумывала «боевую организацию», по образцу созданной русскими революционерами.

В конце 1904 г. удаленным разрешено было возвратиться в Финляндию. Некоторые добровольно остались заграницею, продолжая издание «Fria Ord» и содействуя развитию активного сопротивления, в союзе с русскими социал-революционерами и представителями от польских, армянских, грузинских, литовских и белорусских федераций, демократических партий, «громады» и т. п. Одна прокламация следует за другой от сих объединенных подпольных центральных комитетов. Финляндия имеет в виду сохранить «за собой положение автономно-конституционного государства» и достигнуть созыва «учредительного собрания», выбранного согласно всеобщего, равного, прямого и тайного голосования (Proklamation № 6).

XIV. Признаки замирения

Брожение умов в Финляндии привело к «великому расколу», т. е. к тому, что в крае ясно обозначилось два течения, кои нельзя было скрыть ни от заграничных друзей, ни от «восточного соседа». Одни объявили себя сторонниками «пассивного сопротивления» и всяческого противодействия объединительным реформам, а