Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин

последних лет. В партийном и политическом ослеплении они забыли прежние заслуги бойца за финский язык, за финские начала; забыты его труды по истории Финляндии, по учреждению финских школ и т. п. «Uusi Suometar» сказало по этому поводу: «Горе тому народу, чья молодежь не умеет ценить первых защитников своей национальности!» Были и другие более резкие отзывы о поведении студентов. Профессор Даниельсон, оценивая значение последнего периода деятельности Ирье-Коскинена, сказал, что идея его несомненно получит полное признание нелицеприятного потомства. А идея эта сводилась к тому, что финский народ обязан напрячь все свои силы и согласиться даже на величайшие жертвы, с целью восстановить мирные сношения с своим Государем и таким образом вернуться к нормальным условиям своего существования».

Профессор Даниельсон в разгаре борьбы выступил с брошюрой «В каком направлении?» («I hvilken riktning?» 1902 г.). Он также высказал несколько забытых истин и сделал несколько возражений против необузданного «пассивного сопротивления», к которому агитаторы стремились привлечь сенат, судей и всех чиновников края. «Форма правления 1772 г. — читаем в его брошюре, — признает всех чиновников слугами Государя. Ни в этой «форме» и ни в каком позднейшем из коренных законов нашего края не содержится ни единой статьи, которая давала бы этим слугам право отказывать Государю в своем содействии для приведения в исполнение его повелений». Чиновники или повинуются, или оставляют службу. Таков вывод из основных законов. В парламентских государствах на министров возлагается обязанность исследовать законность постановлений главы исполнительной власти. Коренные же законы Финляндии не дают чиновникам, которых Государь обязывает объявлять свои повеления, права исследования законности сих повелений.

Этими словами финляндского историка осуждено поведение сенаторов, отказавшихся немедленно распубликовать манифест 3 февраля 1899 г. и законоположение 1900 г. о русском языке. Напомним, что сенат Финляндии именуется Императорским. Члены этого административного учреждения, получив повеление Императора, конечно, обязаны были, не входя в оценку повеления, распубликовать его немедленно.

Осудил Даниельсон также и политиканствующие суды своей родины, сказав, что «краснел» за них и «живо чувствовал» справедливость слов другого финляндца, сенатора Грипенберга (Neino), также указывавшего на их падение.

Профессор Даниельсон решился затем напомнить своим соотечественникам, что «интересы России и Финляндии в существе своем гармоничны», и что он «с благодарностью» вспоминает период их совместной политической жизни и признает его «истинным благословением» для родного своего края.

Наконец, он смело высказал свое опасение по поводу того, что возникший «конфликт» затянулся слишком долго и разногласие между властью и народом в Финляндии опаснее, чем где бы то ни было, так как из внутреннего вопроса может возникнуть «международный» и тогда постановления финских законов не будут уже приняты во внимание. В виду этого, он усиленно рекомендовал сохранение «моста» между Монархом и населением и не порывать «уз доверия, доселе связывавших Правителя с народом».

Много невзгод пришлось вынести Даниельсону за свои правдивые и трезвые слова.

За Даниельсоном последовал старец Агатон Мерман. В 1903 г. он издал брошюру «Наблюдения националиста». Его, как и многих других собратьев по перу, мучил вопрос: покориться или сопротивляться? В этом вопросе крылась вся злоба дня. Сенат не одобрил программы пассивного сопротивления: огромное большинство населения также признало ее односторонней партийной политикой. Не успокаивались только шведские круги и вышедшее из их среды чиновничество.

Хладнокровно оценивая русские требования, предъявленные Финляндии, А. Мерман заявил, что «высшие финские чины без исключения того мнения, что никакого пагубного для нашей национальности решения не было и нет» у русской власти. «С достоверностью известно, что высшая русская власть принципиально не сочувствует крутым мерам».

После этого «националист» очень наглядно доказывает, что «сопротивление в том виде, в каком оно применялось, совершенно негодно и вредно для народа». В подтверждение своей мысли, он показывает, к каким последствиям привело сопротивление. Чрезвычайному сейму 1899 г. было предложено высказаться о русском проекте устава о воинской повинности. Требовалось, чтобы финляндцы приняли пропорциональное с русскими участие в содержании военной силы и отменили вредные в военной сфере различие между финнами и русскими. Орган шведоманских чиновников «Nya Pressen» от имени всего народа восстал против изменений... «Менее сильный и раздражительный тон был бы более уместен... Но она не в состоянии была уразуметь, что надменный, для противника оскорбительный, тон не всегда выгоден для решения важных дел». В увлечении тогда превозносили патриотическое мужество «Nya Pressen». За газетой пошли особенно дворяне и горожане сейма. Но, как теперь оказалось, громкая полемика «Nya Pressen» повредила делу. Реформа кончилась упразднением «финской армии», а между тем раньше ни в русских комиссиях, ни на сейме даже и речи не заводили об упразднении. «Причину такого оборота следует искать в самой Финляндии», справедливо замечает «националист». Датские и особенно шведские газеты в «пристрастных статьях» трубили на весь мир «о положении дел в нашем крае; в них хвастливо намекали на то, что Финляндия может выставить свыше 100,000 обученного войска, что недостатка в деньгах нет, оружие может быть добыто и т. д.». К этому присоединились выражения неудовольствия в крае, манифестации и пр. И в результате финские стрелковые батальоны исчезли с лица земли. Офицеры драгунского полка вздумали вмешаться в политику своим протестом и полк был расформирован с военной быстротой. Таковы первые результаты неразумного сопротивления.

В «Наблюдениях националиста» следуют затем указания на «бахвальные» статьи шведской газеты «Aftonbladet», припоминаются апрельские уличные беспорядки, клевета и оскорбление собственных сограждан, протесты гофгерихтов и служащих. «Националист» признает, что положение финляндских должностных лиц было такое, что «подобного не сыскать во многих из самых свободных стран Европы». «Не подлежит сомнению, — продолжает он, — что новые постановления об увольнении должностных лиц, без суда, явились в виде прямого ответа на отказ гофгерихтов и кажется, несомненно, также то, что эти постановления, вследствие всеобщего и нескрываемого присоединения чиновников к оппозиции, получили гораздо более строгую форму и более широкую цель, чем сначала было предположено».

«Националист» Мерман проявил настолько гражданского мужества, что дерзнул признать требования нашего правительства по русскому языку, при занятии чиновниками высших мест, «вполне умеренными». Газета «Uusi Suometar» поддержала его, заявив, что едва ли финская «национальность потеряет что-либо от того, что некоторое большее число чиновников, чем теперь, будут знать русский язык».

Продолжая клеймить спокойной и трезвой критикой деятельность шведоманов, А. Мерман говорит: «необходимо помнить, что мы (финны) не можем жить иначе, как в согласии с могучим Российским государством. Более слабые, мы зависим от русских в большей мере, чем они от нас». А потому составитель брошюры «Наблюдения националиста» делает следующее прекрасное заявление: «Прежде всего, было бы желательно, чтобы в