Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин

мысль в начальнике края и он разновременно пишет к В. К. Плеве: «Ограничение сепаратизма Финляндии лучше совершить при сравнительно нам благоприятном состоянии политического горизонта. Наше дело правое — я в том искренно убежден» (февраль 1900 г.). «Пора уже, в самом деле, указать финляндским заправилам на их преступные заблуждения, причиняющие однако же нам заботы в мирное время и способные усложнить нашу оборону в минуты войны» (3 марта 1900 г.). «Так или иначе, но крамола и мятеж должны быть уничтожены, это тем легче сделать уже в настоящее время, т. е. пока настроение народных масс скорее направлено в нашу сторону» (26 июля 1900 г.). «Необходимо показать, что честные люди находят в крайнем случае поддержку в русской государственной власти»... (14 октября 1900 г.).

Итак, надо ограничить сепаратизм; необходимо оградить честных... Но какими средствами? «Власть моя неминуемо должна быть усилена настолько, чтобы ее боялись члены тайного враждебного нам ржонда» (18 июля 1900 г.). Власть эту тем более необходимо увеличить, находил генерал-губернатор, что «сила оппозиции коренится в неуязвимости Мехелина и К°» (26 июля 1900 г.). Наконец, 10 октября 1901 г. Николай Иванович написал В. К. Плеве: «Современное положение Финляндии вполне оправдывает введение самых строгих административных мер: крамола зашла слишком глубоко и погасить ее нелегко. Сепаратисты рассчитывают на наше великодушное снисхождение и совершенно убеждены в своей безнаказанности. Наступает решительный момент, которым мы должны воспользоваться в интересах России. За усиленную охрану, может быть, мне и придется сложить здесь свою голову, но я готов жертвовать жизнью в твердом убеждении неизбежности строгих мер. Враги наши полагают, что у нас не хватить силы воли дать сильный отпор, вследствие чего они так и напирают».

Наличные обстоятельства все чаще и неизбежнее стали наводить начальника края на мысль о чрезвычайных полномочиях. «5 (18) февраля 1901 г., во вторую годовщину обнародования манифеста о порядке издания общеимперских законов, в Гельсингфорсе произошли уличные беспорядки, обнаружившие недостаточность обычной полицейской и судебной охраны общественного спокойствия». События, происшедшие летом 1901 г., показали, что агитация пыталась вовлечь население Финляндии в преступное противодействие правительственным распоряжениям. «Факт появления второго (массового) адреса освещает и подтверждает основательность соображений, требующих введения усиленной охраны (22 октября 1901 г.). «Желая проверить свои воззрения на современное положение края и вызываемые им мероприятия, я неоднократно беседовал (названо четыре имени) и все единогласно признают положение серьезным и необходимость строгих мер» (7 ноября 1901 г.).

Дело зашло так далеко, что генерал-губернатор представил, наконец, официально свои соображения о необходимости принятия мер к постепенному введению в Великом Княжестве усиленной охраны. Статс-секретарь В. К. Плеве не разделил сперва его мнения и полагал, что предстоящий пересмотр законоположений, касавшихся главного финляндского управления, даст достаточные способы оградить общественный порядок и спокойствие, не прибегая к чрезвычайным мерам. Генерал-адъютант Бобриков не настаивал на немедленном осуществлении сделанных им предположений и потому решено было не ранее осени с особой осмотрительностью приступить к рассмотрению вопроса об исключительных мерах, дабы не вызвать в населении напрасной тревоги.

В ноябре 1901 г. министр статс-секретарь составил обстоятельный доклад «о предоставлении финляндскому генерал-губернатору особых полномочий по охране общественного спокойствия».. В кратком историческом очерке указывалось, что «Финляндия составляет провинцию России», но с течением времени в крае возникло учение, считающее Великое Княжество отдельным государством, а потому в объединительных реформах в последних лет финляндское общество усматривает колебание коренных устоев этой государственной жизни Великого Княжества. Объединение армии, введение русского языка в администрации и т. п. признаются в Финляндии явным посягательством на учение о финляндским государстве, почему в общественных группах края меры правительства были встречены упорным противодействием. Протестуя против новых узаконений, агитаторы подали два коллективных адреса будто бы от имени всего населения. В статьях финляндской и заграничной печати появились многочисленные статьи в духе резкого осуждения финляндской политики русского правительства. Демонстрациями выражалась якобы скорбь населения. Устроители протестов воздействовали на сенат, устраивали дни мрака и света, подстрекали народ к массовому выселению, побудили духовенство принять участие в сопротивлении, издавали листки и брошюры с дерзкими воззваниями и т. д.

«В виду приведенных обстоятельств, — говорилось в докладе, — нельзя не согласиться с мнением финляндского генерал-губернатора о том, что Финляндия охвачена в настоящее время смутою. Государственная власть не может оставаться равнодушным зрителем подобных беспорядков, так как непринятие решительных против них мер, ободрив враждебные существующему направлению элементы, побудит их к более энергичной деятельности. Кроме того на правительстве лежит нравственная обязанность оказать защиту остающимся верными своему долгу финляндцам, разумея в их числе нынешних членом сената, равно как и состоящих на службе в Финляндии русских должностных лиц».

«Между тем по существующему порядку главный представитель государственной власти в Финляндии не располагает сколько-нибудь действительными способами для охраны общественного спокойствия». Полиция принимала участие в противоправительственных демонстрациях, обращение к суду не достигало цели, ибо бойкотирование не подходило под действие уголовного закона, а лиц, неявившихся к призыву, или производивших беспорядки, суд или оправдывал, или облагал ничтожными денежными штрафами.

1 и 6 февраля 1902 г. состоялось в Петербурге два заседания Особого Совещания, в составе которого находилось восемь высших сановников Империи, и в их числе Н. И. Бобриков и B. К. Плеве. Во время прений останавливали внимание на разных соображениях, примкнувшие к большинству высказались в том смысле, что организация в Финляндии требует особой осторожности и предусмотрительности в применении новых мер, что Великому Княжеству надлежало бы дать как бы отдых от новых преобразований, дабы не усиливать народного брожения, что высылки из Финляндии могут вызвать разные затруднения, что пока лучше ограничится удалением неблагонадежных чиновников, и что, наконец, обязательные постановления второстепенного характера излишни, в виду закона, дающего губернаторам право широкого наложения денежных штрафов в административно-полицейской области. Этих соображений не разделил генерал-губернатор. В своих речах и своей «Памятной записке» он, в числе других возражений, заявил, что долго обдумывал вопрос; совесть, опыт и долг обязали его, наконец, высказать свое ходатайство об усилении его власти; ходатайство истекало из положения дел в крае. Брожение усилится, но, получив власть, он с ним справится. Намеченные исключительные меры вызывались «не обычным состоянием мирного общежития, а прискорбными событиями чрезвычайного свойства», «горькой и неизбежной необходимостью». Н. И. Бобриков указывал, что эти меры направлены против тайных злоумышленников преимущественно образованных классов и не коснутся трудолюбивого и мирного финского народа. Порядок применения высылки должен быть всесторонне обдуман, чтобы не повел к серьезным затруднениям. Чтобы не переутомить край реформами, по инициативе Н. И. Бобрикова, было уже ранее приостановлено рассмотрение вопросов о монете и таможне.