Из новейшей истории Финляндии. Время управления Н.И. Бобрикова - Михаил Михайлович Бородкин

Генерал-адъютантом Бобриковым по-прежнему руководило в данное время желание умиротворить край с наименьшими жертвами. С переходом к намеченным мерам высылки, лишения пенсий и пр., а также создания кадра чиновников — «я не сомневаюсь, — писал он, что Финляндия постепенно войдет в желаемое русло именно на Благо финского народа, в своей массе мирного и преданного Самодержавному Царю» (9 января 1903 г.). «Чем будет жертв меньше, тем, конечно, лучше. Я был бы счастлив, если их совсем не было бы. Выгонять не очень-то отрадно, но приходится оберегать близкую нашим русским сердцам Финляндскую окраину (8 апреля 1903 г.). «Чем с меньшими жертвами, повторяет он, удастся достигнуть умиротворения края, тем более буду чувствовать себя счастливым. Никогда не был зверем и впредь им быть не хочу... (21 апреля 1903 г.). Но «сознавать свое бессилие при виде нечестных негодяев, согласитесь, нелегко» (19 марта 1903 г.).

27 марта (9 апреля) 1903 г. последовал следующий Высочайший рескрипт на имя финляндского генерал-губернатора: «В заботах о теснейшем государственном сплочении Державы Нашей, Мы предначертали мероприятия по объединению Великого Княжества Финляндского с коренными частями Империи, но исполнение этих мер встретило в части населения Финляндии дерзновенное противодействие. Злонамеренные люди, с целью увлечь на путь сопротивления правительству мирное население, не склонное следовать их наущениям, дозволили себе действия, нарушившие спокойное течение жизни и даже не остановились перед открытым насилием в отношении лиц, верных своему долгу. При обычных условиях, поколебленный подобными действиями порядок мог бы быть восстановлен привлечением виновных к судебной ответственности и другими, указанными в общих законах, способами. Ныне, однако, сии способы являются неприменимыми, так как некоторые должностные лица, а в особенности судебные установления не только не содействуют охранению общественного порядка, но нередко сами подают пагубный пример неповиновения закону. Желая восстановить порядок в Финляндии и оградить законопослушный народ от влияния крамолы, Мы признали за Благо временно, на три года, предоставить высшим правительственным властям Великого Княжества Финляндского особые полномочия по охранению государственного порядка и общественного спокойствия.

Полномочие эти перечислены в Постановлении, Нами 20-го марта (2-го апреля) сего года утвержденном»... В силу этих полномочий генерал-губернатору предоставлялось закрывать гостиницы, книжные склады и вообще торговые и промышленные заведения, воспрещать общественные и частные собрания, закрывать частные общества и главное — «воспрещать пребывание в Финляндии лицам, признанным им вредными для государственного порядка или общественного спокойствия».

Четыре года боролись с агитацией и так как главари ее оставались безнаказанными, при невозможности достичь их, то в народе поселялось уже убеждение в законности их действий. После Царского слова политические тучи разрешились накопленным электричеством, воздух очистился и многие вздохнули свободнее. «С чувством глубокого удовлетворения прочитал я ваше письмо и временное Высочайшее постановление о расширении прав генерал-губернатора, писал один из близких к Н. И. Бобрикову администраторов, много выстрадавший в Финляндии во время беспорядков. Выражения удовлетворения получены были также из финляндской среды. Вот несколько строк из письма финляндца: «Не могу не выразить свое искреннее сочувствие и свою радость, по случаю данного Вашему Высокопревосходительству Высочайшею волею усиленного права, давно — давно желанного и ожидаемого для счастья и успокоения края и его мирных жителей и для усмирения и уничтожения дерзких бунтовщиков, для блага и восстановления власти России и законности и порядка в Финляндии и, наконец, для поддержки законной власти Царя и поддержки преследуемых, угнетенных и беззащитно страдающих верных подданных и слуг Государя»... (6 — 19 апр. 1903 г.). В виду этого генерал-губернатор имел основание написать министру статс-секретарю: «Высылка производит свое впечатление, и честные финляндцы подняли свои головы» (2 мая 1903 г.). «Политическое в крае брожение постепенно затихает, и я вполне уверен, что современная система управления, назло крамольников и Стэдов, должна дать благие результаты» (1 декабря 1903 г.)

И она давала их. Край, несомненно, успокаивался. Многие почувствовали облегчение. Только не начальник края. Новая мера легла на него всею тяжестью своих последствий. Он все это знал и все предвидел и сознательно, в силу крайней необходимости, обрек себя на страдания. В одном официальном документе от 21 февраля 1904 г. читаем по этому поводу следующие знаменательные его строки: «За долгие годы смута успела пустить столь глубокие корни, что обычной власти генерал-губернатора оказалось уже недостаточно для обуздания крамольников, которые ходили с поднятыми головами, бросая вызывающие взгляды на местных властей, клеймя сенаторов «изменниками» и грубо бойкотируя русских, уверенные в том, что если полиция привлечет их к ответственности, то суд их оправдает. В этих крайне неприятных и стесненных обстоятельствах, видя, что лояльный финский народ сбивается с толку и краю грозит серьезная опасность от постоянного пренебрежения законом и властями, я вынужден был возобновить мое ходатайство о предоставлении генерал-губернатору временных чрезвычайных полномочий, чтобы избавить правительство от необходимости применения более серьезных мер, для охранения государственной цельности и безопасности. Трудно мне было решиться на этот шаг, так как я отлично понимал и значение чрезвычайных мероприятий, и то неблагоприятное впечатление, которое они всегда вызывают в обществе. Но другого исхода не представлялось. Крайность положения настойчиво требовала экстренных и решительных мер. Все это было взвешено и принято мной во внимание, но верноподданнический долг обязывал меня испытать все средства, для предотвращения зла, которое стало грозить гибелью целой окраине, расположенной у самых ворот столицы Империи и потому требующей особенного попечения и внимания. Я твердо помнил также, что большинство членов Особого Совещания, состоявшегося 1 и 6 февраля 1902 года, высказалось против своевременности применения чрезвычайных мероприятий. Но сгруппировавшиеся новые обстоятельства все нагляднее, все яснее показывали, что если не приступить теперь же к искоренению зла самыми решительными средствами, то будет поздно и всякое уважение к власти окажется в Финляндии потерянным».

Ни малейшей жестокости или суровости в характере Н. И. Бобрикова не было. Только сознание необходимости побуждало его прибегать к взысканиям. Это видно из следующих его строк, адресованных (4 ноября 1899 г.) к В. К. Плеве: «Повторяю, наказывать никого не надо, так как было бы уже поздно и не принесло бы особой пользы. Был бы счастлив наступлению момента, когда бы я мог, по совести, просить у Государя для Финляндии милости и снисхождения» (2 марта 1903 г.).

Одно очень известное в Петербурге лицо (ныне покойное) рекомендовало Н. И. Бобрикову в разгаре смуты попытаться, тем не менее, достигнуть цели «некоторыми миролюбивыми мерами». На это последовал ответ, ярко обрисовывающий Николая Ивановича, как государственного деятеля: «Рад следовать вашему совету, совпадающему и с моим личным на дело воззрением, но покупать мир ценой