Я — ярость - Делайла Доусон

— Все в порядке, — так же тихо отвечает она. — Это не твоя вина.

— Я говорю себе это каждый день, но просто не могу поверить.

— Я знаю, каково это. Мы все знаем, потому мы и здесь. Я… здесь.

Харлан моргает, глядя на нее сверху вниз, его глаза мерцают, в них мягкость.

— Да, ты здесь, — бормочет он. Рука ложится ей на щеку, его ресницы опускаются, голова клонится в ее сторону, губы приоткрыты, и их уже разделяют миллиметры, ее обжигает дыхание с запахом пива и сигар…

— Нет! — Она отшатывается и отступает назад. — Я… Харлан, я…

Он тоже отступает на шаг. Его глаза широко открыты, в них ужас и стыд. Затем поза меняется, и чары рассеиваются, и когда Харлан говорит снова, его голос звучит очень официально, южный акцент исчез из его речи.

— Я не знаю, что на меня нашло. Мне очень жаль. Извини, мне надо идти.

Харлан давит сигару ботинком, обходит трейлер и исчезает из виду.

А Челси остается стоять и чувствует… столько всего сразу. Слишком много эмоций.

Неловко. Стыдно. Грубо. Плохо.

Но еще она чувствует себя сильной и смелой, не так ли?

Харлан Пейн хотел поцеловать ее, а она сказала нет.

Самый большой, самый сильный и смертоносный мужчина из всех, кого она встречала, — и она возразила ему. Очень мягко, но все же.

Ох, это сильно осложнит их рабочие отношения.

— Черт, — бормочет Челси в темноту флоридской ночи.

Ривер маниакально ухмыляется, сжимая в руках канцелярский нож, а Элла съеживается на обитом войлоком диванчике.

— Ривер, ну перестань, это низко, — осаживает Лиэнн. Она поворачивается к Элле. — Скажи мне, ты… склонна к обморокам?

Элла все еще не двигается.

— Я не знаю.

— Будешь удирать? — все с той же ухмылкой спрашивает Ривер. — Или будешь пинаться?

На красных царапинах, оставленных Эллой, все еще поблескивает антибактериальный крем.

— Ты же понимаешь, что мне правда страшно, да? Буквально все, что случилось сегодня, чертовски напугало меня.

Ривер тормозит и призадумывается. Удивительно, как редко можно увидеть, как человек действительно о чем-то думает.

— Ладно, ты права. Наверное, это как когда приходишь к стоматологу, а он раскладывает перед тобой кошмарные инструменты, не сообщая о том, что будет делать с тобой. — Ривер откладывает нож в сторону. — Итак, я сделаю крошечный надрез на внутренней стороне твоего предплечья — он быстро заживет, и больно почти не будет. Лиэнн возьмет образец крови и поместит в чашку Петри, и мы будем культивировать микроорганизмы. Но что до тебя, то я просто протру тебе кожу спиртом, потом сделаю надрез, Лиэнн возьмет пробу, я промою рану и заклею пластырем. Ничего страшного. Со мной делали то же самое пару раз.

— Правда?

Ривер хмурится.

— Ага, из меня получился славный источник крови, богатой вирусом Ярости, но как-то ночью у меня случился приступ в присутствии Лиэнн, и она едва остановила меня, так что… в общем, если ты задаешься вопросом, каково было монстру Франкенштейна, могу рассказать. В любом случае теперь мы берем у добровольцев кровь, прежде чем вкалывать им вакцину. Если хочешь, у меня есть видео того, как это происходит.

Элла кивает, и Ривер достает телефон, что-то листает, а потом разворачивает экраном к Элле. Видеоролик выложен на Ютубе несколько недель назад. Парень-студент в рубашке со «Звездными войнами» и узких джинсах сидит за тем же столом, что и они сейчас, и Ривер говорит ему ровно то же, что и Элле только что. Однако парень вовсе не выглядит испуганным или обеспокоенным. Он пялится на Ривер как на кинозвезду, бессвязно бормочет. На заднем фоне играет ремикс из саундтреков к «Бесконечной истории» и «Очень странным делам». В конце концов Лиэнн демонстрирует чашку Петри с размазанной по ней кровью, а Ривер дает парню печенье.

— Видишь? Ничего особенного.

— А мне дадут печенье?

Ривер очень добродушно смеется.

— Даже два.

Элла протягивает руку, все еще немного волнуясь, но понимая, что… ну, черт, почему нет? Если б они захотели, то уже давно могли причинить ей боль, связали бы, навалились, выкачали из нее всю кровь. В этом крошечном трейлере она полностью в их власти, как и в случае с отцом, но они, в отличие от папы, заботятся о том, что она думает и чувствует, спрашивают ее согласия. Если б она ушла, они были бы расстроены, но позволили бы — потому что и Лиэнн, и Ривер, похоже, хорошие люди.

— Я готова.

Все очень быстро и крайне профессионально. Пахнет спиртом, и Элла вспоминает, как ее маленькую водили к педиатру, но запах быстро рассеивается, а Ривер осмотрительно перекрывает Элле обзор. Руку обжигает болью, потом по ране дважды проводят чем-то — и вот уже Ривер промывает порез и залепляет его пластырем с рисунком пальм.

— Не так уж кошмарно, а? — смеется Ривер.

— А где мое печенье?

Неприятно признавать это, но Эллу слегка мутит. По крайней мере, она не ощущает запаха крови. После дяди Чеда она уверена, что когда она снова почует эту горячую медную вонь, то ее будет тошнить.

Лиэнн, уже одетая в халат, насвистывает, уходя в чистую комнату с двумя чашками Петри. Загорается свет, оживает оборудование. Ривер кладет перед Эллой на салфетку два печенья «Орео», как будто Элла в детском саду, и она с удовольствием жует, радуясь, что желудок приходит в норму.

— Так что она там делает?

Ривер косится на чистую комнату и вздыхает.

— Знаешь, раньше там была спальня, с большой удобной кроватью. Но теперь Лиэнн оборудовала лабораторию, и мы спим на двухэтажной койке… Что касается того, что она там творит, то это выше моего понимания. Выращивает чистую культуру, прогоняет ее через центрифугу, которую стащила из шкафчика с мусором в своей старой лаборатории, промывает, прогоняет через мою старенькую печь су-вид[45] — прощайте, идеальные стейки! — в общем, это какая-то магия, и когда со всем покончено, то она проверяет образец под микроскопом примерно раз десять, потом закачивает его в иглу и