Реквием по Марии - Вера Львовна Малева

ванну, оделась, взяла томик стихов и уселась в одном из кресел гостиной. Слишком большого облегчения, как предсказывала Фреда, она, правда, не испытывала, однако явно успокоилась. «Кончу тем, что стану похожа на доамну Нину, — с отчаянием подумала она. — Чем чаще отсутствует Густав, тем больше нахожусь одна в этом уголке». Может, как раз на это рассчитывал Густав, делая свое предложение?

День уже подходил к концу, когда в дом неожиданно пришла гостья. Фреда довольно недоуменным голосом проговорила, остановившись на пороге:

— К вам с визитом. — И, подчеркивая каждое слово, добавила: — Дама. Настоящая великосветская дама.

— Да, Фреда, ты права. Это действительно дама из высшего света, — согласилась Мария, задумчиво постукивая по ладони визитной карточкой. — Разве что не могу сказать, насколько велик свет, к которому принадлежит она сейчас. Но делать нечего. Приглашай.

Она, разумеется, знала Лию фон Брюн. Когда-то даже была представлена ей — вскоре после окончания школы. Но дама, конечно, не помнит это незначительное событие. Зато Мария забыть не могла — ведь представление было для нее делом серьезным. Все это происходило давным-давно, в прежнем, довоенном мире, когда каждая вещь и каждое событие имели истинное свое значение. Но с тех пор прошла целая вечность.

Прошла. Целая вечность, ознаменованная сложнейшими событиями, кровью и тьмой. Однако Лия фон Брюн, казалось, ничуть не изменилась. Была все такой же представительной дамой, стройной, элегантной, с платиново-серыми волосами, напоминающими блестящий шлем, и продолговатым лицом с гармоничными чертами, которые, впрочем, резко контрастировали со слишком большим ртом и непомерно тонкими губами, словно бы сведенными в ироническом оскале. На ней был серый костюм для улицы, шляпа типа ток с короткой синей вуалью и такого же цвета туфли, перчатки и сумочка. После довольно холодной зимы тепло пришло только в конце апреля.

— Надеюсь, вы простите мне этот визит, глубокоуважаемая госпожа Мария. Сейчас, когда все мы живем в такое напряженное время, условности становятся обузой. Я столько слышала о вас, столько вечеров восхищалась вашим пением, хотя мы до сих пор незнакомы. Но вас знают все…

— Ошибаетесь, мадам. Когда-то давно я была вам представлена.

— Да-а-а? Но, наверное, бегло, мимолетно. Иначе не забыла бы. У меня необыкновенная память. И кто же нас познакомил?

— Боюсь, что… Вообще-то это не имеет значения. Эти люди уже не здесь, не находятся больше среди нас, и я сомневаюсь, будет ли вам приятно… Но садитесь, пожалуйста.

Госпожа Брюн, пропустив мимо ушей замечание Марии относительно людей, которые сейчас отсутствуют, обвела живыми умными глазами гостиную.

— А вы довольно мило устроились, учитывая нынешние сложные времена. Чувствуется вкус настоящего художника.

— Благодарю вас, — слегка наклонила голову Мария. — Вы мне льстите.

Она позвонила и, когда появилась Фреда, попросила подать чего-нибудь.

— Симпатичная горничная. Сейчас так трудно с прислугой. Все хотят служить отечеству. Если не воевать, то по крайней мере быть на трудовом фронте.

— Фреда не горничная. Это мой друг, — подчеркнуто проговорила Мария, думая о том, что все эти патриоты увязли под Москвой, где, по законам, оставленным на земле богом, должны были бы почить навеки.

— Ах, вот как? Счастливы люди, у которых в нынешнее время есть рядом друзья.

Хм. Мария была по-настоящему обозлена. Кто это позволяет себе говорить о друзьях или о счастье иметь их рядом? И пыталась угадать, в чем причина необычного визита, но посетительница не давала сосредоточиться, не прекращая пустой светской болтовни. В какое-то мгновение она долгим взглядом посмотрела на хозяйку и вздохнула:

— До чего же вы молоды! Поразительно молоды! И уже так знамениты! Как только успели?..

— Весьма польщена, уважаемая госпожа. Но сделала еще так мало…

— Нечего сказать — мало! Насколько мне известно, пели на самых престижных сценах Европы. Несколько лет подряд объявлялись лауреатом Зальцбургских фестивалей. Да и у нас, в Германии, пользуетесь заслуженной популярностью. Это вы называете мало? И не нужно смущаться. Говорят, только те комплименты истинны, которые одна женщина говорит другой. Тем более такая старая женщина, как я…

— Относительно этого вы явно преувеличиваете, сударыня.

— Ничуть. К сожалению, не преувеличиваю. Это правда, от которой никуда не денешься.

Мария поторопилась возразить из вежливости, хотя, если поглядеть на гостью вблизи, та в самом деле выглядела старухой. Все ее лицо было покрыто сетью мелких морщин, которые не мог скрыть даже густой слой пудры. Таким образом, она действительно должна быть весьма преклонного возраста. Мария была еще ребенком, когда смотрела в Кишиневе фильмы по ее сценариям. И прошел, наверное, добрый десяток лет с тех пор, как после премьеры «Завещания доктора Мабузе» Сандро Моисси и Фриц Буш, сопровождавшие ее, представили начинающую певицу госпоже Лии фон Брюн. И вдруг по телу ее пробежал озноб. Кажется, она поняла, зачем пришла эта дама. Да, да, не может быть никаких сомнений. Она ведь сейчас весьма влиятельное лицо в кругах фашистской кинематографии! Следовательно, пришла в связи с этим фильмом. Может, даже написала его сценарий?

— И знайте — я завидую вам, — продолжала между тем гостья. — Завидую тому, что можете вот так спокойно сидеть в кресле, развлекаться чтением. У меня на нечто подобное нет времени. Все мы очень заняты сейчас.

Она отчетливо подчеркнула слово «мы».

— Сегодня у меня нет репетиции. Спектакли, как вы знаете, ставятся тоже не каждый день.

— Конечно. Народ не может беспрерывно развлекаться. Но я глубоко уверена, что все свободное время мы обязаны посвящать делам, связанным с фронтом.

— К сожалению, не умею ни шить, ни вязать…

— Я не это имела в виду. Думаю, могли бы сделать что-нибудь в области искусства.

— Но ничего приемлемого мне не предлагали…

— Что вы понимаете под словом «приемлемое»? Сейчас каждому из нас следует быть скромнее.

— О нет, не об этом я думаю! Имею в виду репертуар.

Госпожа Брюн отпила из чашки глоток скверного, суррогатного кофе и неодобрительно скривила тонкие губы.

— Милая моя, следует понимать, в какое время мы живем. Сейчас нужно делать