Молодой Бояркин - Александр Гордеев

из знакомых и, приветствуя, кивнуть им, убеждаясь, что ты в этом городе хоть немного, да

свой. Николай быстро оделся, вышел на улицу, сразу же перекусил в ближайшем кафе,

отделанном деревом под русский стиль, и потом направился к универмагу – самому

многолюдному месту. Было даже интересно: кто из знакомых встретится первый. Но долго

никто не встречался, и Николай вспомнил про телефонные номера. Первой Бояркин решил

позвонить Лене. Для этого звонка требовалось настроиться на веселый, игривый тон. Лене

было двадцать пять. Они ехали с ней в автобусе и переглядывались, а на остановке легко

познакомились. Ночевали в ее квартире. Лена была замужем, но муж находился в постоянных

командировках. Но когда это было… Чтобы звонить туда, надо было придумать вариант на

тот случай, если ответит мужской голос. Николай решил, что в этом случае он сразу же как

можно радостней завопит: "Здорово, Мишка! С тебя магарыч! Достал я все-таки покрышки!

Давай кати ко мне, но только через гастроном! После этого выяснилось бы, что он ошибся

номером, только и всего. При хорошем настроении наладиться на такую игру было легко, но,

когда трубку не подняли, Бояркин перевел дух с облегчением. Он тут же отыскал следующий

номер, но звонить по другому номеру с другим лицом из той же будки оказалось

невозможным. Николай решил пройтись и позвонить со следующего телефона. Три автомата

подряд были без трубок. Некстати вспомнилось, как однажды ночью у Коляшки подскочила

температура до тридцати девяти и пяти. Наденька, почувствовав его жар, яростно растрясла

мужа. Она была полуголой, взлохмаченной, с вытаращенными глазами, а когда взглянула на

градусник, то сделалась какой-то невменяемой. Она слышала где-то, что при высокой

температуре свертывается кровь, и, видя вялость ребенка, решила, что он умирает. Николай

хоть и не запаниковал, но Наденькин страх ему передался, и когда в одной рубашке он бежал

к ближайшему телефону вызывать "скорую", то молил бога, чтобы телефон был исправен. А

когда с автоматом повезло, то в этом сразу почудился какой-то добрый знак. Теперь же в

сломанных телефонах содержалась определенная назидательность. К тому же, вспомнив

жену и сына, Николай почувствовал, что звонить не может вовсе. К очередной будке он

подошел нерешительно, но этот телефон работал, и трубку подняли. Бояркин сразу узнал

голос Люды.

Через полчаса они встретились.

Бояркин видел немногих женщин, которые умели бы с таким вкусом одеваться, как

она. Таких обычно показывают в кино, где есть урбанизация и эмансипация, где нужно

проехать в автомобиле, красиво держать сигарету или не спеша выпить бокал вина. Люда

была энергичной и сообразительной, превосходно шила на себя. Все это позволяло ей

мгновенно реагировать на хитрые финты моды. Конечно, ее личность, как и личность всякой

женщины, изначально состояла из того древнего, вечного, что досталось от природы – из

желания любви, из жажды материнства. Но, казалось, что Люда в свои тридцать (или чуть

больше) лет отдала этому обязательному полный долг и стала жить какой-то абстрактной,

надстроечной жизнью. Познакомившись с Бояркиным, она сухо сообщила, что у нее двое

детей мальчиков, а муж, штурман речного теплохода, пять лет назад утонул на пляже. Больше

она к этой теме не возвращалась. Весь набор вечного, древнего трансформировался у нее в

потребность так пройтись по улице, чтобы мужчины позади лежали штабелями. Ничто

другое не доставляло ей удовлетворения. Бояркин никогда особенно не горел желанием

знакомиться с такими женщинами, и знакомство с Людой произошло как будто случайно, еще

во времена автобусных прогулок. Бояркин однажды надумал сходить в ресторан. Люда

сидела за соседним столиком, и, когда начались танцы, она, отказываясь от всех

приглашений, стала посматривать на Николая. Должно быть, он понравился ей только тем,

что не походил на ресторанного завсегдатая. В танце она оказалась такой гибкой и

податливой, что у Бояркина затуманило голову. После ресторана он проводил ее до дома, она

помахала ручкой и скрылась в подъезде. После этого они как-то созвонились и встретились

еще, поболтали на улице и точно так же расстались.

В этот раз она предстала полностью обновленной и с удовольствием представила себя

для обзора. На ней была юбка с жилеткой из черного ворсистого материала и фиолетовая

блузка. Это не было по-весеннему, но все соответствовало и ее смуглому лицу, и аккуратно

подчеркнутым губам приятного темно-вишневого цвета. В руке она держала маленький

строгий "дипломат", обтянутый тем же темным материалом. Пытаясь выглядеть достойным

кавалером, Николай подхватил было этот чемоданчик, но Люда не отпустила, сказав, что он

все равно пустой, и Бояркин понял свою оплошность – отсутствие чемоданчика разрушало

бы цельность ее ансамбля.

– Наша прогулка кстати, – очень красиво улыбаясь, сказала Люда. – Мне нужно в

магазин "Ткани". С неделю там не была. Возможно, какой-нибудь дефицит появился.

– Что ты все: ткани да ткани, – заметил Бояркин.

– А я вообще не понимаю, зачем жить, если недоедать, недосыпать и плохо одеваться,

– перебила он с усмешкой.

– Но – не делайте из еды культа, как говорил Остап Бендер, – напомнил Николай.

Люда презрительно усмехнулась, дернув уголком крашеного рта, и ничего не ответила.

Встречные мужчины, как и положено, было им по замыслу Люды, заворожено

засматривались на нее. Бояркин не понимал, какое место в ее замыслах имел он сам. Скорее

всего, он был нужен для контраста. Говорить с ней было не о чем. Ее речь состояла из глупых

поверхностных реплик, которые она бросала, будто отвлекаясь от какого-то важного дела.

Они зашли в "Ткани", потом – в кино. Выходя из зала, Бояркин не мог стереть с лица

разочарования.

– Тебе не понравилось? – спросила Люда в толчее прижимая к себе одной рукой

чемоданчик, а другой держась за локоть кавалера.

– Я не могу понять, зачем столько серьезных, неглупых людей работало для того,

чтобы украсть наше время. А мы еще жалуемся, что жизнь коротка. Он же совсем пустой,

этот фильм. Там задуматься не о чем.

– Задуматься? – удивленно переспросила Люда. – Какой ты странный. Этот фильм

веселый, и все.

– Веселый… А ты заметила, сколько людей там погибло?

– Ну, и сколько же?

– Человек десять… И все шутя, со смехом. Ну, что это такое? Неужели жизнь человека

так мало стоит?

– Так ты что же, все время сидел и считал?! – спросила она и, уже не сдерживаясь,

захохотала.

Николаю захотелось повернуться и уйти. Но это было бы неприлично. Для того же,

чтобы все было прилично, они выпили в кафетерии по стакану бледного,