Молодой Бояркин - Александр Гордеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Санька с досадой махнул рукой и сел.
– У меня какой-то стресс произошел. Очень уж я "удивился". Не поверите, но тогда я
почему-то даже курить и выпивать бросил. Даже и теперь я все еще не знаю, сообщить ему о
себе или нет? Я еще не знаю, что ему легче – знать, что он убил своего друга, или то, что этот
друг выжил и знает о его подлости? Интересно, какой груз тяжелее? Жаль, что я не вижу, как
он ест, спит, разговаривает с женой. На улице я его иногда встречаю. Но меня он с такой
бородой не узнает. Раньше-то я брился.
– Так он что же, живет в нашем городе? – вытаращив глаза, спросил Санька.
– Он даже работает на том же нефтекомбинате, где работаете вы и я, – засмеявшись,
сказал Федоров, – Но я никогда не слежу за ним специально. Слишком много чести. Да и на
нефтекомбинат-то я устроился случайно. Просто знал это предприятие больше всех – опять
же по Петиным рассказам. Ну, а если честно, то почему-то не хотелось мне его из виду
терять… Но это так – не главное.
– А где он работает? Какие у него особые приметы есть? – допытывался Санька. – У
нас есть один подозрительный – может быть, он-то и есть.
– Он тебе что, рецидивист, особые приметы иметь? Он вполне обыкновенный. Есть у
него маленькая бородавочка на самом веке, но мимоходом ее не заметишь…
– У нас на установке есть один с бородавочкой, – задумчиво проговорил Бояркин, но
вовсе не совмещая того, которого вспомнил, и того, о ком рассказывал Федоров. – Его зовут
Петр Михайлович Шапкин.
Санька смотрел светящимися глазами. Николай взглянул на Алексея и осекся – тот
смотрел испуганно и не мигая.
– Ну нет, того не так зовут – это просто совпадение, – твердо, словно что-то внушая
Бояркину, сказал он.
– Да чего тут темнить, – горячо наступал Санька. – Скажи прямо, где он работает. Мы
не выдадим себя, только взглянем на него.
– Лучше расскажи, ты хоть на прощание уяснил, где у твоей Тамарки самые
аппетитные места? – спросил его Алексей и тут же сообщил Бояркину: – Все, улетает наш
орел – вызов из Владивостока ему сегодня переслали… Ну, так уяснил или нет? Будет что в
плаванье-то вспоминать?
– Ну, опять начал, – недовольно пробурчал Санька, отстраняясь от стола и краснея, –
надоел уже.
– Надоел. Тебя, молодого, не научи, так ты все перепутаешь.
– Да ну тебя… А то без тебя не знаю.
– Да ты сиди, сиди. Я тебе сейчас еще кое-что поясню…
Как только Саньку с немалым трудом удалось спровадить за дверь, Алексей
повернулся к Бояркину.
– Так ты что же, разве на десятимиллионке работаешь?
– Да. И даже в одной бригаде с Шапкиным. Что, неужели это он?
– Эх-х! – сдержанно воскликнул Федоров. – Надо было сначала хоть спросить, где вы
работаете, прежде чем болтать. Понадеялся, что из двенадцати тысяч человек… мала
возможность.
– Бородавочка у него на нижнем веке, кажется, левого глаза, – сказал Николай, все
еще не веря в совпадение. – Но ты рассказывал, что тот худой был, а этот ничего, справный
такой…
– Худой… Так что тут поделаешь, мы же все стареем, меняемся. Да, невероятно, но это
он и есть – мой Петенька – Петр Михайлович, как ты его назвал.
Некоторое время они растерянно молчали.
– Ну, ладно, – тихо сказал Федоров, – может быть, и хорошо, что ты его знаешь –
поможешь разобраться. Как он тебе?
– Если это он.... Если действительно у Петра Михайловича есть такое прошлое, то
напрасно ты ломаешь голову над якобы какой-то его загадкой. Шапкин трус, и больше
ничего.
Николай рассказал о том, как Петр Михайлович убежал с установки во время аварии,
хотя мог бы пригодиться как один из опытных старых операторов.
– Что ж, может быть… – задумчиво проговорил Алексей. – Простое-то чаще всего и
непонятно.
– Слушай-ка, а не пугнуть ли мне и в самом деле моего Петеньку, если, как ты
говоришь, он всего лишь трус? – спросил вдруг Алексей. – Снять бороду – пусть узнает.
– А почему ты вообще должен прятаться от него? Это он пусть прячется.
– Да, наверное, так и сделаю. Закончится командировка, и побреюсь.
Разговоры окончились около пяти часов утра. Бояркин пришел в общежитие и,
кажется, едва успел положить голову на подушку, как ее тут же надо было поднимать.
– д-Вставай, вставай, – говорил ему Топтайкин, дергая за край одеяла, – д-не будешь
допоздна д-сухарить…
ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ
Известно, что в громадном людском океане на самом-то деле – через более или менее
длинную цепочку знакомств каждый знаком с каждым, но вполне законная цепочка в два
звена почему-то всегда кажется невероятной. Николай был просто потрясен тем редчайшим,
как ему казалось, совпадением, что Федоров рассказал удивительную историю именно о том
человеке, который был ему знаком. Только тяжелая утренняя сонливость, когда было лень
даже удивляться, заставила Бояркина быстрее привыкнуть к этому факту.
На разнарядке Санька показал прорабу вызов из Владивостока на медкомиссию.
– Нет, не поедешь, – ответил на это Игорь Тарасович так, словно Санька просил
лишний выходной. – Работай, давай, нечего разъезжать. У нас еще вон сколько пола
забетонировать надо. Ты эту неделю будешь работать на бетоне. Бетонировать надо. И никуда
не поедешь.
– Как это не поеду? – изумленно спросил Санька. – Я что, уже и своего голоса не
имею?
– Имеешь, – сказал прораб, – работай, давай.
– Будьте здоровы, Игорь Тарасович, вы, кажется, кашлянули.
– Нет, я не кашлянул, а сказал, – очень умно, с достоинством ответил Пингин.
– А кто же тогда кашлянул? – спросил Санька. – Вы и кашлянули, не отпирайтесь.
– Игорь Тарасович, да отпустите вы его, – сдержанно улыбаясь, вмешался Федоров. –
Он же вам и так все нервы повымотал. Пока молодой, пусть по океанам поболтается.
– Так у него же еще не кончился срок командировки, – недоуменно проговорил
Пингин.
– Ну вот, вы опять кашлянули, – сказал Санька.
– Да уйди ты от меня! – закричал Игорь Тарасович.
– Да вы не нервничайте, – заметил Санька. – Еще Ромен Роллан говорил, что кто
много нервничает, тот много кашляет.
– Все! Убирайся! Дорабатывай эту неделю и убирайся! Чтобы духу тут твоего не было.
Хромову сам объясняй. Нет, скажи, что я тебя выбросил! Прямо взял и выбросил.
После обеда сонливость у Бояркина исчезла, но к вечеру усталость ощущалась все-
таки сильней обычного. Возвращаясь с
