Молодой Бояркин - Александр Гордеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
переоделся в общежитии, поужинал и пошел в кино. Из-за усталости кино можно было бы и
пропустить, если бы не требовалось протянуть время. Потом он, как обычно, пошел к дому
Осокиных. Вечер был холодноватый с высоченным звездным небосводом. Направившись по
улице, Николай решил, что сегодня не будет сидеть на скамейке, а сразу же вернется в
общежитие и ляжет спать.
Кто-то вывернулся из переулка и пошел впереди него. Бояркин прибавил шагу и, к
своему удивлению, догнал Дуню.
– Здравствуй, – сказал он.
– Здравствуйте, – независимо ответила Дуня.
Они молча пошли рядом. Дуня как раз только что вспоминала о нем, но вспоминала с
неприязнью. Сегодня вечером ее брат уходил с женой в гости и попросил присмотреть за их
дочкой. Дома в эти дни Дуню освободили от всякой работы. Экзамены были на носу, и Дуне
казалось преступлением тратить время на мытье посуды или на что-то еще. Из-за какой-то
посуды, из-за минуты, потраченной неправильно, могла рухнуть мечта. К брату она пришла
тоже с учебниками и, как только осталась в доме вдвоем с племянницей Аленкой, сразу же
разложила их на столе.
– А сто это такое? – спросила Аленка, дергая ее за подол и показывая куклу.
– Это куколка, – ответила Дуня.
Аленка тут же бросила куклу, отозвавшуюся пустым звуком, на пол и радостно
сбегала в спальню за другой игрушкой.
– А это сто?
Дуня попробовала отвечать автоматически, не отрываясь от учебника, но игрушек
было слишком много, и после очередного "сто?" она взглянула на племяшку рассерженно. На
Аленкиной макушке, захватывая пучок волос, был завязан красный капроновый бант, а карие
большие глаза смотрели без всякой вины. Дуня в порыве бросилась со стула на колени,
прижала к себе Аленку, задохнувшись от ее доверчивости, тепла и от молочного запаха. "Ой,
да как же это хорошо, что люди на свет маленькими появляются!" – подумала она с
незнаемым раньше приливом нежности. За учебники она больше не взялась. Разыгравшись с
Аленкой, Дуня и вспомнила Бояркина. Вспомнила, что у него есть ребенок. Но как можно
желать от него уйти? Для этого надо быть совсем глухим, непробиваемым. "Ой, да ведь он же
еще и женат, – вспомнила она, – а это значит, что у него есть жена… А жена – это какая-то
женщина. Может быть, такая же, как я. Но как же бросить ее? Как бы мой папа мог бросить
маму? Это невозможно… А вот он может".
Когда они шли по улице, то Дуне даже нравилось удерживать в себе такое отношение
к нему, потому что сомнений тогда не оставалось вовсе. Они только поздоровались, но и по
одному слову поняли друг друга. Дуня поняла, что отношение Николая к ней не изменилось.
Николай понял, что она все еще сердится, и встречаться не хочет. Первого слова эта ситуация
требовала от Дуни, которая так ничего и не объяснила, и поэтому молчание тяготило ее
больше. Она остановилась, только взявшись рукой за калитку. "Почему же он молчит? –
подумала Дуня, чувствуя, как трудно ей заговорить. – Я, кажется, забыла его голос". В
темноте она не видела лица Николая, но, угадав его спокойствие, поняла, что даже если она
сейчас так же молча закроет калитку и уйдет, то он не произнесет ни слова и тогда между
ними оборвется все окончательно – ненарушенное молчание скажет об этом красноречивей
любых, пусть даже прощальных слов. Дуня чувствовала себя виноватой.
– Мы встретились случайно, – сказала она.
– Мы всегда встречаемся случайно, – ответил Николай.
– Не надо так, не смейся, – сказала она, вспомнив его манеру говорить с усмешкой.
Едва только Дуня заговорила, как тут же почувствовала, что снова, как бы вовлекается
в его сферу.
– Мы встретились случайно, – продолжала она. – Я ведь даже в бане помылась, чтобы
смыть твои прикосновения. Скажи мне только вот что на прощание: зачем ты меня
обманывал? Зачем было это письмо с признанием? А я ведь чуть не поверила тебе. Но на
самом-то деле у тебя была совсем другая цель.
– Я люблю тебя, – тихо, но твердо проговорил Николай, переступив через ударившую
обиду.
– Послушай, Коля, – вдруг умоляющим тоном сказала она, – я верю тебе, но нужно
пересилить себя. Именно тебе, потому что ты сильнее и умнее меня. Я не имею права тебя
любить и, наверное, поэтому не люблю, Мне просто не любится, понимаешь? Мне даже
стыдно, что ты, такой умный, мучаешься из-за меня. Не ходи за мной, не сиди вечерами на
этой лавочке. Не теряй своего достоинства.
– Я теряю достоинство? – удивился Бояркин и от закипающей злости вдруг решил: к
черту все! Этот ее наивный, глупый долг, который она принимает за любовь, который
заставляет ее одну ложь заменять другой, видимо, вообще не победим. Ну и пусть она ждет
своего Олежку. Надоело! Расколотить отношения так, чтобы уже нельзя было склеить. И
лучший способ для этого – "втоптать все святое в грязь", как говорил Никита Артемьевич.
– А что ты понимаешь в достоинстве? – с издевкой заговорил Бояркин. – Ты же
вообще ничего не понимаешь. Просто это я о тебе много возомнил. Меня, дурака, ослепила
твоя внешность – пропорциональность всех деталей, а внутренне ты же самая обыкновенная,
ты пока еще пустая форма. Твоя кукольная красота не высвечивается ничем внутренним. Ты
просто бестолковая и легкомысленная. В город тебе хочется только потому, что здесь ты
оскорбляешься видом грязи, навоза. Но и в городе ты останешься такой же, потому что
своего у тебя ничего нет. Ты отмывалась! Да разве от такого отмываются? Чистюля! Вся беда
в том, что ты ничего не понимаешь.
Николай знал, что когда Дуня удивлялась, ее брови поднимаясь еще выше,
превращались в крутые дуги, и глаза делались круглее и открытей. Это было очень
волнующим, привлекательным выражением. Когда Бояркин вспоминал это выражение
наедине с собой, то думал, что в такие моменты Дунин взгляд излучал саму ее душу. И
теперь она наверняка смотрела такими глазами. "Что же это я делаю-то, – успевал думать
Николай. – С ее мнительностью я же совсем ее убью". Он ожидал, что Дуня вот-вот
повернется и убежит, но она даже не двигалась. Бояркин замолчал.
– И ты все это знал про меня? – спросила она тихо.
– Да, знал! – с тем же выражением ответил Николай.
Дуня вдруг шагнула к нему, обняла и легко прикоснулась губами к щеке.
– Ты чего это? – оторопело пробормотал Бояркин.
Стоя с опущенными руками
