Молодой Бояркин - Александр Гордеев

работы, Николай помылся в нагретом за день озерце,

переоделся в общежитии, поужинал и пошел в кино. Из-за усталости кино можно было бы и

пропустить, если бы не требовалось протянуть время. Потом он, как обычно, пошел к дому

Осокиных. Вечер был холодноватый с высоченным звездным небосводом. Направившись по

улице, Николай решил, что сегодня не будет сидеть на скамейке, а сразу же вернется в

общежитие и ляжет спать.

Кто-то вывернулся из переулка и пошел впереди него. Бояркин прибавил шагу и, к

своему удивлению, догнал Дуню.

– Здравствуй, – сказал он.

– Здравствуйте, – независимо ответила Дуня.

Они молча пошли рядом. Дуня как раз только что вспоминала о нем, но вспоминала с

неприязнью. Сегодня вечером ее брат уходил с женой в гости и попросил присмотреть за их

дочкой. Дома в эти дни Дуню освободили от всякой работы. Экзамены были на носу, и Дуне

казалось преступлением тратить время на мытье посуды или на что-то еще. Из-за какой-то

посуды, из-за минуты, потраченной неправильно, могла рухнуть мечта. К брату она пришла

тоже с учебниками и, как только осталась в доме вдвоем с племянницей Аленкой, сразу же

разложила их на столе.

– А сто это такое? – спросила Аленка, дергая ее за подол и показывая куклу.

– Это куколка, – ответила Дуня.

Аленка тут же бросила куклу, отозвавшуюся пустым звуком, на пол и радостно

сбегала в спальню за другой игрушкой.

– А это сто?

Дуня попробовала отвечать автоматически, не отрываясь от учебника, но игрушек

было слишком много, и после очередного "сто?" она взглянула на племяшку рассерженно. На

Аленкиной макушке, захватывая пучок волос, был завязан красный капроновый бант, а карие

большие глаза смотрели без всякой вины. Дуня в порыве бросилась со стула на колени,

прижала к себе Аленку, задохнувшись от ее доверчивости, тепла и от молочного запаха. "Ой,

да как же это хорошо, что люди на свет маленькими появляются!" – подумала она с

незнаемым раньше приливом нежности. За учебники она больше не взялась. Разыгравшись с

Аленкой, Дуня и вспомнила Бояркина. Вспомнила, что у него есть ребенок. Но как можно

желать от него уйти? Для этого надо быть совсем глухим, непробиваемым. "Ой, да ведь он же

еще и женат, – вспомнила она, – а это значит, что у него есть жена… А жена – это какая-то

женщина. Может быть, такая же, как я. Но как же бросить ее? Как бы мой папа мог бросить

маму? Это невозможно… А вот он может".

Когда они шли по улице, то Дуне даже нравилось удерживать в себе такое отношение

к нему, потому что сомнений тогда не оставалось вовсе. Они только поздоровались, но и по

одному слову поняли друг друга. Дуня поняла, что отношение Николая к ней не изменилось.

Николай понял, что она все еще сердится, и встречаться не хочет. Первого слова эта ситуация

требовала от Дуни, которая так ничего и не объяснила, и поэтому молчание тяготило ее

больше. Она остановилась, только взявшись рукой за калитку. "Почему же он молчит? –

подумала Дуня, чувствуя, как трудно ей заговорить. – Я, кажется, забыла его голос". В

темноте она не видела лица Николая, но, угадав его спокойствие, поняла, что даже если она

сейчас так же молча закроет калитку и уйдет, то он не произнесет ни слова и тогда между

ними оборвется все окончательно – ненарушенное молчание скажет об этом красноречивей

любых, пусть даже прощальных слов. Дуня чувствовала себя виноватой.

– Мы встретились случайно, – сказала она.

– Мы всегда встречаемся случайно, – ответил Николай.

– Не надо так, не смейся, – сказала она, вспомнив его манеру говорить с усмешкой.

Едва только Дуня заговорила, как тут же почувствовала, что снова, как бы вовлекается

в его сферу.

– Мы встретились случайно, – продолжала она. – Я ведь даже в бане помылась, чтобы

смыть твои прикосновения. Скажи мне только вот что на прощание: зачем ты меня

обманывал? Зачем было это письмо с признанием? А я ведь чуть не поверила тебе. Но на

самом-то деле у тебя была совсем другая цель.

– Я люблю тебя, – тихо, но твердо проговорил Николай, переступив через ударившую

обиду.

– Послушай, Коля, – вдруг умоляющим тоном сказала она, – я верю тебе, но нужно

пересилить себя. Именно тебе, потому что ты сильнее и умнее меня. Я не имею права тебя

любить и, наверное, поэтому не люблю, Мне просто не любится, понимаешь? Мне даже

стыдно, что ты, такой умный, мучаешься из-за меня. Не ходи за мной, не сиди вечерами на

этой лавочке. Не теряй своего достоинства.

– Я теряю достоинство? – удивился Бояркин и от закипающей злости вдруг решил: к

черту все! Этот ее наивный, глупый долг, который она принимает за любовь, который

заставляет ее одну ложь заменять другой, видимо, вообще не победим. Ну и пусть она ждет

своего Олежку. Надоело! Расколотить отношения так, чтобы уже нельзя было склеить. И

лучший способ для этого – "втоптать все святое в грязь", как говорил Никита Артемьевич.

– А что ты понимаешь в достоинстве? – с издевкой заговорил Бояркин. – Ты же

вообще ничего не понимаешь. Просто это я о тебе много возомнил. Меня, дурака, ослепила

твоя внешность – пропорциональность всех деталей, а внутренне ты же самая обыкновенная,

ты пока еще пустая форма. Твоя кукольная красота не высвечивается ничем внутренним. Ты

просто бестолковая и легкомысленная. В город тебе хочется только потому, что здесь ты

оскорбляешься видом грязи, навоза. Но и в городе ты останешься такой же, потому что

своего у тебя ничего нет. Ты отмывалась! Да разве от такого отмываются? Чистюля! Вся беда

в том, что ты ничего не понимаешь.

Николай знал, что когда Дуня удивлялась, ее брови поднимаясь еще выше,

превращались в крутые дуги, и глаза делались круглее и открытей. Это было очень

волнующим, привлекательным выражением. Когда Бояркин вспоминал это выражение

наедине с собой, то думал, что в такие моменты Дунин взгляд излучал саму ее душу. И

теперь она наверняка смотрела такими глазами. "Что же это я делаю-то, – успевал думать

Николай. – С ее мнительностью я же совсем ее убью". Он ожидал, что Дуня вот-вот

повернется и убежит, но она даже не двигалась. Бояркин замолчал.

– И ты все это знал про меня? – спросила она тихо.

– Да, знал! – с тем же выражением ответил Николай.

Дуня вдруг шагнула к нему, обняла и легко прикоснулась губами к щеке.

– Ты чего это? – оторопело пробормотал Бояркин.

Стоя с опущенными руками