Воспоминания петербургского старожила. Том 1 - Владимир Петрович Бурнашев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А я, Петр Алексеевич, – говорил Ермолов моему отцу, – приехал к вам сказать вам мое искреннейшее, от души, русское солдатское спасибо за тот совет, что намедни у Бестужева вы мне дали насчет батюшкиной винокурни. Недаром говорит пословица: «дело мастера боится», так и вышло: устроили мы по вашему опытному указанию и не нарадуемся теперь. Спасибо, спасибо, спасибо!
Отец мой выразил свое удовольствие, что мог своим посильным советом в деле своей служебной специальности быть полезен его высокопревосходительству, и поспешил пригласить гостя в гостиную; но гость, обратив внимание на чрезвычайно подробную карту Орловской губернии, сказал:
– Пожалуйста, Петр Алексеевич, без особенных церемонностей. Мне и тут прекрасно. Я охотно посмотрю нашу губернию на такой подробной, до мелочей, карте, – и, тотчас сев у карты, начал ее внимательно разбирать, причем немедленно нашел свою деревню поблизости Орла. Он рассматривал все тонкости и читал все надписи простыми глазами легче, чем отец при помощи очков, а я лорнета.
– Какое удивительное вы, Алексей Петрович, – сказал мой отец, – имеете зрение. Недаром вас прозвали кавказским орлом, смотрящим прямо и на солнце, не моргая.
– Солнце – герб Персии, – улыбаясь заметил Ермолов. – Я глядел на это солнце, правда, очень зорко; не знаю, как глядеть будут другие. А в самом деле, я физически дальнозорок необыкновенно, и эта дальнозоркость много еще усовершенствовалась в моей боевой и полевой службе. Далеко видят горцы; но мне случалось перещеголевывать самых зорких из них. Карта эта очень интересна, и ежели бы ваш землемер чересчур не задорожился, мне хотелось бы иметь для себя собственно такую же карту, но не всей губернии, а только уезда, в котором сидит наша деревушка.
– До отъезда вашего высокопревосходительства в Москву, куда, как слышно, вы собираетесь, – говорил мой отец, – желание ваше будет исполнено непременно: я за величайшее наслаждение и честь себе почту преподнести эту карту вашему высокопревосходительству.
– Спасибо, – улыбался Ермолов, – но не спасибо за титулование. Бога ради, без этих высокопревосходительств! Терпеть не могу! Да и не к лицу это нашему брату отставняге. А вот что я вам скажу, Петр Алексеевич, ведь мы с вами не с сегодня знакомы, хотя на войне в германских землях нам с вами не случалось сталкиваться. Я знаком с вами по слуху от человека, правда, энтузиастического, но доброго и честного малого. Это француз Кастела, который мне все уши прожужжал вашею фамилиею, восклицая то и дело: «Oh! le chef de section, m-r Bournacheff, en voilà un homme capable!» (О, начальник отделения, г. Бурнашев, вот способный человек!) Он, кажется, только что не молится на вас, этот восторженный Кастела.
Отец мой, видимо, был доволен, что разговор принял это направление, и сообщил Ермолову то, что провансалец писал ему из Тифлиса о tête de lion et cœur de bronse[1068].
– Предприятие Кастелы, – сказал серьезно Ермолов, – дело важное для края, где все самою природою создано для производства правильного шелководства, да где только нет людей умелых и одаренных для этого достаточным терпением. Кастеле мы дали изрядные куски земли и помогли во всем, в чем только могли помочь. Вся, однако, беда от слишком впечатлительного и быстро восприимчивого характера сеньора Кастела, которого надо сдерживать с надлежащею осторожностью от его стремлений к paradis terrestre[1069]. Он малый предобрый, полюбил меня, отдался мне всею душою. Надо было видеть, как он, чудак, рыдал, словно истерическая барыня, когда я уезжал оттуда. Боюсь за его дело, боюсь, зная его характер и его увлечение с погоней уж не за двумя, а за десятью зайцами разом. Другому начальнику[1070] недосуг будет, за ромом военной славы (Ермолов иронически улыбнулся), носиться с этим, впрочем, очень полезным иностранцем, как с облупленным яичком. Оставленный на свой произвол, самодурный провансалец как бы не прыгнул в enfer terrestre (земной ад), прежде чем сделать что-нибудь для paradis (рая).
После этого отец мой велел мне принести из его кабинета атлас с подробною картою России, потому что Алексей Петрович изъявил желание показать моему отцу на карте Грузии те места, какие предоставлены были Кастеле для устройства на них шелководственных заведений. Когда карта Грузии, вынутая из сафьянного футляра всего атласа, была разложена, Ермолов, водя по ней пальцем, сказал, как бы ни к кому не обращаясь:
– Сейчас виден аккуратный штейнгелевский квартирмейстер[1071]! Картография, картография!.. А я думаю, Петр Алексеевич, что в целом богоспасаемом граде Орле такой географический атлас только у вас окажется. Я пари готов держать, что и в гимназии такого нет.
– Нет теперь, – заметил мой отец, – но будет скоро: директор гимназии[1072] просил меня выписать один экземпляр от знакомого мне петербургского книгопродавца Ильи Ивановича Глазунова. Само собою разумеется, что я презентую эту вещь гимназии, которой странно не иметь у себя подробного географического атласа нашего отечества.
Алексей Петрович слегка карандашом, тут лежавшим, отметил на карте те места, где должно было быть основано кастеллевское шелководство. Тогда они с отцом несколько времени говорили довольно подробно об этом предмете, употребляя много выражений чисто технических и мне вовсе незнакомых, почему я положительно не мог отдать себе отчета в этом обмене замечаний и сообщений между бывшим администратором края и бывшим высшим чиновником мануфактурного управления. Вследствие этого я и не передаю всего этого технического разговора здесь, хотя теперь, 45 лет спустя, будучи сам таки достаточно знаком с теориею шелководственного производства, я мог бы «сочинить» эту беседу; но это значило бы оправдать то бессовестное, бездоказательное, невежественное и в высшей степени невежливое, достойное только самых грязнейших обществ глумление и обвинение меня во лжи, какое позволил себе Нил Адмирари в 224 № «Голоса», воскресный фельетон которого, по-видимому, пишется для самого необразованного слоя российской публики.
После этой беседы Ермолов взглянул на свои геликотовские часы в виде толстой луковицы и, возобновляя свою благодарность за совет, ему данный, встал и, говоря, что ему пора заехать еще места в два, простился с отцом, причем похлопал и меня по плечу, сказав с милою улыбкою:
– Какой у вас внимательный этот блондинчик. Который ему год?
– Пятнадцать-с, – отвечал отец. – Думаю в будущем году везти в Петербург.
– В университет? –
