DARKER: Бесы и черти - Екатерина Белугина

поле. Тот слушает с таким выражением лица, словно у него в черепной коробке обезьянка звенит медными тарелками и бегает в колесе хомяк. Но, когда Гриша заканчивает, Термос говорит:

– Попробуем провести обряд.

– Попробуем! – поддерживает Вика.

– Сейчас полночь. – Термос сверяется с телефоном-раскладушкой.

– Вообще-то сейчас десять утра, – замечает Амина.

– И то верно. У нас два часа. Обряд проведем в полдень. Нам нужны мел, халва, зеленый горошек, сойдет и консервированный. Двадцать тысяч рублей и личная вещь Тихона Батьковича.

– Обручальное кольцо? – предлагает Вика.

– Нет. Что-то, что можно проткнуть ножом.

– На даче валяется его куртка. Я сохранила на память. Это в получасе езды.

– Подходит.

– Ну что! – хлопает в ладоши Гриша. Адреналин зашкаливает, пробудившаяся тяга к Вике и прошлая ночь придают храбрости, и Гриша больше не задается вопросом, зачем он здесь. – Заскочим в магазин, и по коням.

9

Гриша отдает Термосу свои деньги – часть гонорара за вчерашний концерт. Купюры исчезают в недрах бежевого плаща, который экс-барабанщик надел на голое тело перед выходом. Купленную в гастрономе халву Термос съедает по дороге.

– Тянет на сладкое, – поясняет он и подмигивает Амине.

В глазах Вики немой вопрос: он точно знает, что делает? Гриша мимикой выражает неуверенность.

Дачный поселок пустынен. Таинственно шуршат деревья, накрапывает дождь.

– Можно потом шашлыков нажарить, – говорит Термос.

– Сосредоточься на работе! – требует Гриша.

В просторной комнате с изразцовой печью Гриша и Тихон когда-то упивались дешевым вином и сочиняли песни для будущего ансамбля. Термос стаскивает с кровати матрас, кладет его на пол. Вика приносит потрепанную косуху, всю в нашивках, заклепках и значках. С рукава ухмыляется череп – логотип группы Misfits.

– Шикардос! – присвистывает Термос. – Ничего, если я ее после заберу?

– Чего! – обрубает Вика.

Термос не расстраивается. Достает из кармана кухонный нож.

– Маленькая женщина, раздевайся до пояса и ложись на матрас.

Вика закрывает собой дочь.

– Зачем нож? – удивляется Гриша.

– Спокуха. Малую не трону.

– Он обманывает, мам. Он гадкий.

– А вот сейчас было обидно. Или ложись, или у тебя на горбу вырастут все участники «Кометы».

– Я лягу, – быстро сдается Амина.

Она отдает маме одежду и ложится на живот.

«Он ускорился», – думает шокированный Гриша. Пальцы торчат из ребер, как купированное крыло. При этом кожа вокруг них даже не покраснела. Уже различимы руны, вытатуированные на костяшках. Оба глаза открыты и наблюдают за происходящим. Очертились пентаграммы на щеках.

Гриша и Вика, не сговариваясь, берутся за руки. Термос, адресовав Тихону неодобрительное цыканье, кладет косуху перед матрасом. Берет мел и опускается на четвереньки.

– Не благословила Полудница Тихона, а пометила. Нае… Прости, маленькая барыня. Развела, как лоха.

– Потому что папа был глупым, – комментирует Амина. – И принимал наркотики.

– Наркотики наркотикам рознь, но в целом ты права. Полудница живет между миром живых и миром мертвых, прикованная к полю. Единственный шанс поле покинуть – подселиться к мертвячку-возвращенцу. Использовать его как транспорт. – Термос скребет мелом по дощатому полу. – Только собственноручно вывести душу из загробных чертогов она не умеет. Надеется на авось, что мертвяк как-то сам справится, потому и выбирает колдунов разных и знаменитостей, которых нет-нет да призовут живые шутки ради.

– Извините, – говорит Амина.

– Ничего страшного.

Термос рисует широкий круг. Линия заходит на матрас и поясницу Амины. Девочка съеживается:

– Щекотно.

Теперь в круг заключены куртка, половина матраса и верхняя половина Амины. Термос посыпает косуху горошком из банки и отхлебывает заливку.

– Полудница спиз… похитила личность Тихона, срослась с его душой. И нашла, курва, выход.

– Так это… – Гриша смотрит на злобно вращающее глазами существо, на чуть заметно шевелящиеся пальцы.

– Полудница, – подтверждает Термос. – В большей степени, чем наш Тихон. И надо разорвать связь между ней и ребенком.

– Боже! – охает Вика, крепче стискивая Гришину руку.

Кожа на лопатке Амины разверзается, являя влажное отверстие, полное прокуренных кариозных зубов. Во рту ворочается покрытый белым налетом язык. Новые пальцы пробиваются сквозь ребра с правой стороны.

– Тебе больно, родная? – Викин голос дрожит.

– Нет, – говорит Амина испуганно. – Просто чешется.

– Начинаем. – Термос берет нож. – «Криминальное чтиво», двадцать пять – семнадцать. И совершу над ними великое мщение наказаниями яростными; и узнают, что Я – Господь, когда совершу над ними Мое мщение.

Рот на спине исторгает первобытный рык, от которого у Гриши стынет кровь в жилах. Правая рука Тихона-Полудницы вырывается из грудной клетки Амины по запястье и сжимается в кулак. Девочка съеживается еще больше и ладошками прикрывает глаза. Вика, а за ней Гриша бросаются к кругу, но Термос останавливает их жестом.

– Пойду долиной смертной тени, не убоюсь зла, поскольку Ты со мной! – Лампочка над его растрепанной головой мигает. Порыв ветра ударяет по стеклопакетам. – Я ложусь на покой, Боже глазки мне закрой!

Вторая кисть выскальзывает из трепещущей плоти. Сходство с крыльями поразительно. Лицо поднимается над поверхностью спины, как тесто. Оно морщится от стараний.

– Когда входил Онан к жене брата своего, изливал семя на землю…

Лампочка лопается, осыпая меловой круг осколками. Сейчас полдень, но из-за мороси в комнате воцаряется враждебная полутьма. Гриша обхватывает Викины плечи.

– Во имя Иисуса Христа! – кричит Термос, брызгая слюной. – Во имя Рона Хаббарда, пастыря Хастура и Курта Воннегута! Я рву связь между отцом и дщерью!

Он целит ножом в куртку, но потертые рукава отлепляются от досок и, как полые змеи, оплетают предплечья Термоса. На глазах Гриши старая косуха оживает. Рябь бежит по черной свиной коже. Значки выворачиваются, отщелкивая свои острия. Заклепки впиваются в руки Термоса.

– Что мне делать?! – вопит Гриша.

Голова поднимается над трясущейся спиной Амины. Лоб, уши, подбородок, волосы, обклеившие череп, напоминающие болотную тину. Глаза Тихона-Полудницы ликующе пылают, зубы скрежещут. Мозг Гриши бомбардируют нелепые ассоциации: «Руслан и Людмила» Пушкина, Саид в «Белом солнце пустыни».

– Вызови его на эмоции! – стонет Термос, отбиваясь от куртки. – Разозли как следует, нужно отделить Тихона от Полудницы!

– О’кей! – Гриша поворачивается к жуткой голове. – Твои тексты – говно! Банальные ассоциации! Однокоренные рифмы!

Голова не обращает на Гришу внимания. Рукава в нашивках тащат напрягшегося Термоса к жалам иголок и шипам заклепок.

– Я наживаюсь на твоих песнях! Переделываю слова! Я трахнул твою жену!

Гриша застывает, пригвожденный разъяренным взглядом чудовища. Скулит Амина. Пятится Вика.

– Еще! – кричит Термос. Косуха похожа на мерзкого нетопыря.

– Толстосум, – тихо произносит Гриша.

– Что? – спрашивает Термос, отвлекаясь от борьбы с одержимой одеждой.

– Это его настоящая фамилия. Он ее ненавидел. Худшая фамилия для рок-сцены. Тихон Толстосум.

Голова издает звериный рык.

– Толстосум, к доске!

Голова дергается, как обезумевшая репа на грядке. Пустые рукава опадают. Термос бьет ножом, пришпиливая курку к полу.

– Иди