Младшая сестра - Лев Маркович Вайсенберг

одно; обратно — король, шестерка, туз — тоже двадцать одно. Выходит, что фаэтонщик выиграл. Как же теперь быть?

— Странное у тебя везение… — говорит Теймур с наигранным недоумением, покачивая головой.

Рамазан поднимается с места:

— Ты хочешь сказать, что я передергиваю?

— А хотя бы и так!

— Смотри, Теймур! — говорит в ответ Рамазан угрожающе. — Ты клялся жизнью Наджафа-Кули, подумай, как он поступит с тобой, если пойду к нему и скажу, что ты бросаешься его именем, как собачьей кличкой!

Этот довод действует. Теймур сразу обмякает.

— Слушан, Теймур, — говорит Рамазан, смягчив тон, — если б я выиграл у любого другого человека, я бы сразу взял его за горло. Но ты — мой друг, и я даю тебе отсрочку до завтра!

Фаэтонщик говорит с видом, преисполненным благородства, но в действительности опасаясь нажить в своем друге врага, если потребует немедленной уплаты.

Теймур устало машет рукой: проигрыш весьма велик, и вряд ли удастся раздобыть деньги и завтра. С другой стороны, угрозы фаэтонщика реальны, и нужно использовать малейший шанс, чтоб выпутаться из беды.

— Ты говоришь, что даешь мне отсрочку до полуночи завтрашнего дня? — обнадеженно переспрашивает он.

— Да. А не уплатишь — пеняй на себя…

Теймур ударяет ладонью по столу:

— Ладно! Деньги я завтра непременно раздобуду!

Рамазан, бросив искоса взгляд на Баджи — неплоха девчонка! — уходит.

— Хорошо же ты помогла мне тем, что торчала у меня за спиной! — говорит Теймур со злобой, наливая себе стакан водки. — Наверно, желала удачи своему Меджнуну! Проклятая девка! Чертов глаз! Выгнать надо такую жену из дома!

— Плакать не буду, — спокойно отвечает Баджи.

Свояки

Приток свадебных денег прекратился. В газете появились еще две заметки, направленные против Хабибуллы и подписанные, как и первая, — «Рабочий». Апшеронцы поглядывали на Хабибуллу еще насмешливей и враждебней.

Теперь и мусаватские вожаки не одаряли его прежней приветливостью. Всем своим видом они, казалось, говорили: «Не умеете вы, Хабибулла-бек, делать дела шито-крыто и только компрометируете нас и нашу партию…»

«Жаль, что не убил его тогда у крепостных ворот! — неотступно вертелось в голове Хабибуллы. — И уж, во всяком случае, напрасно выпустили его из тюрьмы на поруки. От таких парней бед не оберешься».

Он обратился к полицмейстеру с жалобой, что его, члена партии «мусават», травят рабочие, и, указав на Юнуса, просил арестовать его как зачинщика травли.

Несколько месяцев назад просьба была бы с легкостью удовлетворена, но теперь, с усилением революционного движения, подобных жалоб и просьб со стороны мусаватистов, орудовавших на промыслах, у полицмейстера было множество, и он ответил Хабибулле с едва сдерживаемым раздражением:

— Не могу же я арестовать всех рабочих, поймите! И без того все враждебные нам газеты вопят о белом терроре, а союзные нам английские войска, на которые мы могли бы опереться, сами знаете, нас покинули, к сожалению.

— Эгоисты! — с досадой вставил Хабибулла.

— Как сказать… Англичанам самим сейчас, знаете, не сладко, — возразил полицмейстер. — Английские солдаты, охранявшие нас, поддавались, к сожалению, большевистской агитации: рабочие их протестуют против помощи, которую правительство Англии нам любезно оказывает; в Индии, в Египте, в Ирландии беспорядки… Это не значит, конечно, что Англия покинет нас перед лицом большевистской опасности, — поспешил он добавить. — Ну и мы сами тоже делаем все, что возможно… Недавно, как вы, наверно, знаете, мы утвердили административные меры против большевистской агитации…

— Эти меры мало к чему приводят! — уныло заметил Хабибулла.

— Есть у нас и другие меры… Члены партии «мусават» сами должны проявлять инициативу, привлекая зачинщиков на нашу сторону. Не забывайте, что в министерстве внутренних дел всегда найдутся средства, чтобы сломить этих коммунистических упрямцев. Пусть только наши люди, ведущие работу на промыслах, возьмут на себя эту деликатную миссию… Что же касается меня, то я, как полицмейстер, имею предписание арестовывать только особо важных, опасных преступников.

— Но ведь он и есть особо важный, опасный преступник! — воскликнул Хабибулла, готовый перечислит, и приумножить все злодеяния Юнуса.

Полицмейстер порылся в папке, вынул оттуда длинный список фамилий.

— Нет у меня такого, — сказал он, просмотрев список.

— Очень жаль… — сказал Хабибулла, обиженно надувшись. — Где же, как не у вас, должен был бы найти защиту старый и верный член партии «мусават»?

Полицмейстер смягчился:

— Согласитесь, Хабибулла-бек, что в такое время, когда большевики на всех углах кричат: «Да здравствует Советский Азербайджан!», когда — и это уже не секрет! — они готовят против нас чуть ли не вооруженное восстание, а Красная Армия, идя им на помощь, готова вторгнуться в пределы Кавказа, — в такое тревожное для нас время погружаться в столь сугубо личные дела, как сбор свадебных денег, не вполне уместно. Вы сами видите, что подобные вещи наши враги истолковывают как поборы и ставят это нам в вину.

— В той же газетке упоминается и об одном вашем приставе, который понуждал покупать пригласительные билеты на свою свадьбу, объявляя, что будет считать недругом всякого, кто не купит билета. А женится этот пристав, как сообщает газета, в пятый раз, — возразил Хабибулла.

— Я знаю об этом, — небрежно сказал полицмейстер. — Пристав есть пристав. Но ведь вы, Хабибулла-бек…

— Что до меня, — прервал Хабибулла, — то я никому не угрожал и женюсь-то всего в первый раз. Впрочем, дело не столько в деньгах, которых я лишился, но просто обидно, как эти нигилисты-большевики могут опошлить старый добрый азербайджанский обычай… — Голос его дрогнул, взгляд выразил глубокую печаль.

Но полицмейстер не склонен был поддерживать сетования Хабибуллы о падении нравов.

— Не будем спорить, Хабибулла-бек! — сказал он миролюбиво. — Мой долг — разъяснить вам положение дел, а вы поймите, что я хочу добра вам же. Для кого, если не для таких людей, как вы, ведется вся моя многотрудная и ответственная деятельность? И, самое главное, поймите: министерство внутренних дел не пожалеет сумм для деликатных миссий, о которых я вам говорил. Искать выхода из ваших затруднений надо именно в этом направлении! — подчеркнул он многозначительно и встал, давая понять, что разговор окончен.

Хабибулла вышел.

«Черта с два мальчишку привлечешь деньгами! — с досадой думал он, возвращаясь домой. — Мальчишка разыгрывает из себя святого — видимо, метит в вожаки, на место того седого армянина…»

Людей, правда, можно привлечь на свою сторону не только деньгами, но также потворствуя их слабостям и страстям к вину, к картам, к женщинам… Хабибулла пренебрежительно усмехнулся: не вязались все эти страсти с обликом его врага. Но все-таки должны же быть у человека слабости, воздействуя на которые можно его сломить!..

Весь вечер просидел Хабибулла у себя в комнате, курил одну папиросу