Отречение - Мария Анатольевна Донченко

– Ты ошибся, Олег Ифанофич, – сказал мертвецу Юозас. – На стороне сепаратистов я пыл в «Саюдисе». А теперь – на стороне етиной страны.

У ног ополченца лежал первый сознательно убитый им в жизни человек. Или шестьсот сорок шестой – если считать в общей сложности.

Преодолевая брезгливость, Юозас обыскал труп. В карманах Келлера нашлись документы на имя жителя Славянска, по которым он, видимо, въезжал в город. Нашлась довольно большая сумма денег в разных валютах, над которой Юозас задумался – брать или нет?

«Возьму, – подумал он, – и отдам в фонд ополчения, если останусь жив».

Он пересчитал купюры и рассовал по внутренним карманам кителя.

В здании штаба окна были тщательно проклеены скотчем, который кто-то подкрасил маркером в цвета новороссийского флага.

Командующий сидел над расстеленной картой местности и перечитывал донесения разведчика с позывным Янычар.

Его сообщения всегда отличались точностью, и прогнозы всегда сбывались.

Но это уже не могло спасти Славянск.

Спасти могла помощь из России – не та, которую слали, отрывая от своих трудовых копеек, миллионы простых людей – спасти могла регулярная российская армия, для которой Славянск планировался плацдармом для дальнейшего наступления.

Решение о том, что ввода войск не будет, было принято ещё в апреле.

Но на Донбассе надеялись до сих пор.

Стрелков отложил донесения и перевёл взгляд на карту. Синие флажки, обозначавшие противника, практически замыкали кольцо вокруг города. Славянск оставался в оперативном окружении, противник многократно превосходил в живой силе и технике, и немногочисленный гарнизон был обречён на гибель.

В Москве, у метро «Улица 1905 года», возле памятника революционерам шёл митинг, над площадью колыхались привычные красные флаги, и рядом с ними – новые, трёхцветные флаги Донецкой и Луганской Республик, красно-синий флаг Новороссии.

На рогатках, ограждавших площадь у памятника, митингующие растянули транспарант «Путин, введи войска!»

А у выхода из метро стояла Юлия Анисимова с ящиком для сбора средств в помощь ополчению, и проходившие мимо граждане, никогда не присоединявшиеся к митингам и не интересовавшиеся политикой, бросали в щель ящика кто десятирублёвую монету, кто оранжевую сторублёвую купюру, а кто и фиолетовую пятисотрублёвую, но многие, даже те, у кого не было возможности бросить что-то в ящик, останавливались и говорили тёплые слова.

На прошлой неделе на Донбасс ушёл грузовик с комплектами формы и обуви, фонарями и тепловизорами – Юлия участвовала в его снаряжении, и может быть, ботинки из этого грузовика уже носил её брат во фронтовом Донецке.

Но всё это было не просто недостаточно, это было не то, чего от них ждали там, посреди горящих степей, и Юлия ощущала это после каждого разговора с братом…

Неожиданный отклик отвлёк её от мыслей об Артёме.

– Юлия Николаевна! Вот уж кого не ожидал увидеть! Вы-то что здесь делаете? Какое Вам дело до украинских сепаратистов?

Это был Владимир Попов, её бывший однопартиец, а формально, наверное, однопартиец до сих пор, потому что из партии он не выходил. Тот самый Попов, с которым она и Артём несколько лет назад схлестнулись на собрании по вопросу сотрудничества с либералами.

Теперь он, оказавшийся здесь, несомненно, случайно, носил на лацкане пиджака жёлто-синюю ленточку. Юлию передёрнуло, ей стоило больших усилий сохранить внешнее спокойствие.

– Зато Вы, как вижу, продвинулись далеко вперёд, Владимир Михайлович, – сказала она язвительно, кивая на ленточку, – помнится, учили нас дружить с либералами, теперь дружите с фашистами, которые убивают мирных жителей. Могу Вас поздравить…

– Какие фашисты! – возмутился Попов. – Это всё пропаганда первого канала! Никаких фашистов в Украине нет. Украинский народ сделал свой выбор, и не наше дело вмешиваться, у нас своих проблем хватает!

– Вы, кажется, состояли вместе со мной в партии, в программе которой записано восстановление СССР. Или я ошибаюсь? С каких это пор Украина стала для Вас чужим государством? Что касается выбора – здесь можно поспорить, имеет ли народ к нему отношение, зато в Крыму и на Донбассе народ свою волю высказал на референдуме и отстаивает с оружием в руках.

– Аннексия Крыма и война на Донбассе не имеют к восстановлению Союза никакого отношения! – закричал Попов, брызгая слюной. – Это вы… вы все скатились к поддержке путинского режима!

Вокруг спорщиков начали собираться люди, а охранявший рамки-металлоискатели полицейский, стал присматриваться к ним, размышляя, нет ли в их действиях нарушений административного законодательства.

– Голословно, – пожала плечами Юлия, – если изволите ознакомиться с нашей позицией, режим мы как раз критикуем, и именно за то, что он не оказывает необходимой поддержки восставшим.

– Нет никакого восстания! – Попов уже срывался на крик. – На Донбассе воюют путинские наёмники и бандиты против свободной Украины! Путин развязал войну!

– Ну это уже откровенное враньё, милейший, – начала было Юлия, но собеседник её уже не слушал.

– Украинская армия всё равно победит! Славянск уже окружён и будет взят со дня на день. Ещё месяц, ну два, ну три – и от всех сепаратистов мокрого места не останется, вы сомневаетесь?

– Может быть и так, – ответила Юлия, – в истории бывало и так, что побеждали силы регресса, девяносто первый год тому первое свидетельство. Но сопротивление всегда имеет смысл.

Она улыбнулась, не закончив мысль, но тут их спор был прерван сотрудниками полиции, которые сочли, что граждане не имеют права на беседу за ограждением митинга и что их разговор является отдельным мероприятием, разумеется, несанкционированным. По этому поводу Юлию Анисимову и Владимира Попова пригласили проехать в ОВД Пресненский для составления протокола. Соратники с митинга отправились Юлию выручать, а прислушивавшиеся к спору прохожие с появлением полиции предпочли ретироваться.

Из ОВД Юлию отпустили в тот же вечер, и уже сидя за чаем в соседской квартире, она слушала сквозь усталость возмущённую тираду Матрёны Петровны:

– Попробовал бы он мне сказать, что Славянск – чужое государство. Да попробовал бы мне