Отречение - Мария Анатольевна Донченко

– У хохлов дискотека с местными шалашовками, – она махнула рукой, – к нам они не полезут. Не должны, по крайней мере.

Нельзя сказать, чтобы эта информация Юозаса не встревожила, но ему в любом случае ничего не оставалось, как довериться этой женщине.

– У фас фрач в селе есть?

– Да ты что, откуда… Фельдшерица есть, Марья Дмитриевна.

– Ей тоферять мошно?

Александра вздохнула.

– Юра, ну откуда я знаю, кому можно доверять, кому нет? Мы всю жизнь прожили в одном селе и никогда не думали, что будет война и так встанет вопрос… А вот видишь, пошли девки с хохлами плясать… – она хотела ещё что-то сказать о наболевшем, но продолжать не стала, – Марье Дмитриевне, думаю, можно доверять. Если уж ей нельзя, то кому тогда можно. Я тебя с твоим другом-то впервые вижу… Может, ты сам из СБУ?

Юозас внутренне напрягся.

– Да шучу, шучу. Думаешь, пушек твоих испугалась? У нас по всему селу хохлы с пушками шастают, насмотрелась уже. И на наших тоже, те ещё разгильдяи… Был бы ты из СБУ – ты бы своего раненого повёз к хохлам официально, а не ко мне в хату. правильно я рассуждаю?

Он кивнул.

– Ну вот и приехали, слезай. Сейчас я другу твоему постелю постель, положишь его на диван, а я побежала за Марьей Дмитриевной. Если она дома и всё в порядке, будем через полчасика, может, через сорок минут.

– Мошет на лошати пыстрее? – спросил Юозас, укладывая Ромку на постель в комнате.

– Может, и быстрее, а пешком да огородами незаметнее. Не болтай много, и не трусь, раз уже ко мне пришёл, – оставив ополченцев в доме, Александра хлопнула дверью, быстро спустилась по ступеням, и вскоре её лёгкие шаги затихли за окном.

Пройдясь по комнатам и убедившись, что в доме действительно никого нет, Юозас поднялся по лестнице на чердак и лёг с автоматом у окошка, откуда просматривалась дорога, насколько это было возможно в ночи. Ему очень хотелось доверять хозяйке, но где-то совсем в глубине души продолжала свербить подлая вероятность, что сейчас она приведёт украинцев.

Глава десятая

Крик потревоженной ночной птицы раздался где-то совсем близко, заставив Юозаса вздрогнуть. Нет, он не спал, конечно, он внимательно следил за обстановкой. На первом этаже лежал раненый Ромка Сибиряк, и его жизнь целиком и полностью зависела от него, Юозаса.

Музыка продолжала доноситься, хохлы веселились, и это вселяло надежду – узнай они, что в селе находятся ополченцы с оружием, вряд ли они были бы столь же беспечны.

Две тёмные тени легли на угол дома. Юозас затаил дыхание и через несколько секунд с облегчением увидел две женские фигуры, в одной из которых узнал Александру, а вторая была, судя по походке, постарше.

Хозяйка не обманула.

Юозас спустился вниз и оказался у Ромкиной постели на несколько мгновений раньше женщин.

– Как вы тут? – спросила Александра, включая свет и задёргивая шторы.

Только теперь Юозас смог как следует рассмотреть её, её фигуру, лицо, руки, слегка вьющиеся густые волосы, ниспадающие на широкие крестьянские плечи.

– Что уставился? Помогай давай. И игрушку свою положи, – кивнула она на автомат.

В комнате остро запахло лекарствами. Марья Дмитриевна молча обрабатывала рану и так же сосредоточенно накладывала повязку, коротко командуя Юозасу, как повернуть Ромку.

Наконец она поднялась от кровати и сказала, как будто уронила пудовую гирю:

– Его в больницу надо, в Краматорск. В домашних условиях никак…

– Не надо меня в Краматорск, там хохлы, – подал голос Ромка, терпеливо молчавший во время перевязки.

– Сама знаю лучше тебя, что не надо, – вздохнула Марья Дмитриевна. – СБУ рыщет по всем больницам, ищет таких, как ты. Даже к нам в сельский фельдшерский пункт приходили. Только деваться-то куда… Может быть, переоденем и как местного жителя? У него прописка какая?

– Из Нофосипирска он, – покачал головой Юозас, – русский топрофолец. Российский паспорт.

Повисла пауза, прерываемая только сиплым дыханием раненого.

– Ты сам откуда? – спросила фельдшерица, как будто это имело значение.

– Я из Тонецка, – ответил он, – паспорт украинский.

– Сможешь выдать себя за местного? – обратилась к Ромке Марья Дмитриевна.

– Это будет только хуже, – ответила за него Александра, – если даже совсем без документов… Всё равно вскроется и только хуже будет.

– Тафайте так стелаем, – сказал наконец Юозас, – я сейчас уйту, а фы ефо в польницу. Рома, когта притут из СПУ, мошешь гофорить мою фамилию и всё как есть, тогта они не тронут, не толшны, тфоя затача – фышить…

– Дядя Юра! – возмутился Ромка, – а как же другие ребята, из Славянска, которые ушли группами? Думаешь, про них в СБУ не спросят? Я, может, и лох по жизни, но русский человек всё-таки и не крыса. Дай мне хоть сдохнуть по-человечески, среди своих… – он не договорил и упал без сил на подушки.

Марья Дмитриевна отозвала Юозаса в сторону.

– У него мать есть? – спросила она, кивнув в сторону Ромки.

– Нет, – покачал головой ополченец, – Никофо нет. Он из теттома.

– Тогда сам решай, – вздохнула фельдшерица, – только не жилец он без врачей… Да только в Краматорск – прямо в руки СБУ, в украинскую тюрьму, и там он тоже не жилец, замучают ведь… Да ещё с русским паспортом… В общем, решай сам. Не знаю уж, где Шура вас подобрала, да и не моё это дело, а если решишься – лошадь у неё есть…

– Я знаю, – кивнул Юозас и, помолчав, добавил, – нам пы то Константиновки топраться как-нипуть…

– Ты новости не видел? – в своей грубоватой манере спросила стоявшая за его спиной Александра. – Вчера наши оставили Дружковку и Константиновку. «Русская весна» подтверждает. Драпают, аж пятки сверкают. Тебя только не хватает. Так что