Отречение - Мария Анатольевна Донченко

найди. Я в «Одноклассниках» Шура Морозова, город Краматорск. Фотография моя. Легко найдёшь.

– Меня нет в социальных сетях, – ответил Юозас, – но я найту опязательно.

– Тпру, – затормозила лошадь Александра.

Жуткое зрелище представляло выжженное хлебное поле, если бы Юозас был ещё способен чему-то ужаснуться. Чёрные, почти созревшие колосья лежали у его ног, бессильно рассыпаясь в пепел…

– Как ше в этом селе люти шить путут? – спросил он. – Зимой как ше? Совсем без урошая?

Александра пожала плечами.

– Почём знаю… До зимы дожить ещё надо. Может, в город подадутся. В городе-то хлеб должен быть. Россия не бросит… Ладно, давай прощаться, миленький, – она приникла к нему. – Удачи тебе и возвращайся живым. Буду ждать. Очень ждать буду.

Короткий поцелуй застыл на губах. Александра поднялась на телегу и решительно взялась за повод.

Юозас некоторое время стоял неподвижно, слушая, как затихает цоканье копыт. Когда звуки стихли, он отпил самогона из фляги, данной на дорогу Александрой, и пошёл вперёд. Тошнотворно пахло гарью, и шаги ополченца отдавались странными звуками, средними между треском и хрустом. Никаких больше звуков не издавало мёртвое поле, только человек, упрямо стиснув зубы и крепко держась за оружие, шагал сквозь почерневшую пустоту.

Он не знал, сколько прошло времени, когда он выбрался на дорогу, и вдали на горизонте показались огни Константиновки, а на востоке заалел рассвет. Следовало искать место для днёвки, чтобы дождаться темноты в лесополосе или в подсолнухах, а вечером продолжить путь, обходя город стороной.

Через две ночи на третью Юозас благополучно перешёл линию фронта и к рассвету вышел на конечную остановку пригородного автобуса.

Автобусы, как ни странно, ходили, присутствие в салоне обросшего человека с двумя автоматами уже никого не смущало, и даже денег за проезд кондуктор с Юозаса не взяла.

Он молча смотрел в окно на возмужавший за два месяца город.

Донецк готовился к городским боям. То там, то здесь щетинились уличные баррикады. На перекрёстке, где автобус остановился на светофоре, пожилой мужик, по виду отставной военный, командовал мальчишками-старшеклассниками, перетаскивавшими мешки с песком.

В его доме многие окна уже были заклеены крест-накрест широким скотчем. В квартире никого не было, на мебели лежал слой пыли – Вероника нечасто появлялась дома.

Юозас решил умыться и отдохнуть несколько часов, а потом идти в штаб и доложить о своём прибытии из Славянска.

Но взгляд его упал на запылённый компьютер.

Он нажал кнопку включения, и системный блок зажужжал – электричество в районе работало. Медленно, следуя инструкции, он зарегистрировался и нашёл в социальной сети Александру Морозову. Написал ей короткое сообщение о том, что жив и добрался до Донецка.

На экране высвечивалась надпись, что пользователь был в сети три дня назад.

Потому что СБУ приехала за Александрой на следующее утро после ухода Юозаса из села и увезла её в Краматорск.

…А в Донецк всё ещё возвращались окруженцы из Славянска, усталые и обросшие, но сохранившие оружие, и ещё до двадцать седьмого июля выходили на нашу сторону те, кого уже отчаялись ждать родные и товарищи.

* * *

Калныньш был пьян. Вчера выдался тяжёлый день, и сегодня он чувствовал необходимость расслабиться по полной.

Почти каждый день Калныньш должен был заниматься пленными – их было слишком много, и в его задачу входило отбирать тех, кто представлял более серьёзный интерес здесь и сейчас, а остальных отсылать в Харьков, дальше от фронта.

Сталкиваясь с такой концентрацией ненависти и упрямства, начинал чувствовать усталость даже ко всему привычный Калныньш.

Вчера ему пришлось допрашивать пособницу террористов. Некая Морозова Александра Никитична, 1973 года рождения, укрывала в своём доме вооружённых сепаратистов на пути из Славянска в Донецк. Предоставляла еду и кров. Перевалочный пункт сдали СБУ свои же сознательные, проукраински настроенные односельчане. Наверняка работала за деньги, хотя сама на допросе это отрицала, но Калныньш ей, конечно, не поверил.

– Ты можешь себе представить? – спросил он Дэна по-английски, – чтобы, допустим, твоя мать пускала в дом, кормила и отогревала чужих людей? По собственному желанию и бесплатно?

Нет, в отношении миссис Хантер он, конечно, такое представить не мог. А в отношении родной матери? Что он о ней знал, кроме того, что она русская и, наверное, её фамилия Белякова? Ничего…

– Сколько их было? Куда ты их отправила? С кем ты связана в Донецке? – Калныньш бил её по лицу, а она только вздрагивала и даже не пыталась закрываться руками, – Всё равно ведь скажешь, тварь сепаратистская!

Дэн молча затягивался сигаретой.

Когда её уводили, она бросила презрительный, полный ненависти взгляд даже не на Калныньша – а на него, Дэна. И отвернулась, протянула руки, чтобы на них защёлкнули наручники, и пошла вперёд за конвоиром.

С утра, это было несколько часов назад, сепаратистку отправили в харьковское СБУ.

А сегодня Калныньш был пьян, и его, видимо, охватило странное желание поделиться с кем-то близким тем, чем делиться было нельзя.

Для откровенного разговора под руку подвернулся Дэн – человек, которого Марк знал с детства и поэтому доверял по максимуму, насколько для прожжённого шпиона Калныньша это было возможно. Так что с ним, пожалуй, можно было и пооткровенничать.

– Я думаю, скоро это всё закончится, мой мальчик, – с усмешкой сказал ему Марк, наполняя стакан.

– Почему ты так уверен? – Дэн засомневался. – Мы, конечно, освободили Славянск, но это ещё не весь Донбасс, мне кажется, повозиться ещё придётся, и немало.

– Ты не знаешь, – тихо ответил Калныньш, – в ближайшее время может произойти что-то интересное, что в корне изменит мнение мирового сообщества об этой войне. После этого русским уже не удастся помогать ватникам в открытую. И, – он сделал характерный жест руками, – под нажимом общественного мнения им придётся перекрыть границу, а тех, кто останется по эту сторону, мы быстренько прижмём к ногтю.

Молодой Хантер покачал головой.