Иноземец - Кэролайн Черри

В лучшем случае ты попадешь в какое-то проклятое место, где у Илисиди есть друзья.

И снова звякнул колокольчик тревоги. Друзья. У атеви нет друзей. У атеви есть ман'тчи, а разве не говорил кто-то — кажется, сам Сенеди, — что у Илисиди нет ман'тчи ни перед кем?

Они не пересекли ни одной дороги, ни разу им не попалась ни телефонная линия, ни поле на косогоре, ни разу не услышали они отдаленного гула мотора, только равномерный топот скачущих метчейти по мокрой земле, да поскрипывание сбруи, да хриплое дыхание — этот ровный ритм гипнотизировал, миля за милей, миля за милей, и все так же все вокруг мокрое от дождя, все одинаковое и монотонное. День убывал, а небо над головой по-прежнему светилось однообразной тусклой серостью. Облака процеживали и рассеивали солнечный свет независимо от высоты солнца над холмами.

В конце концов Илисиди натянула поводья, остановила Бабса на каком-то ровном месте, поморщилась, устроилась удобнее в седле и приказала четверым самым тяжелым мужчинам пересесть на запасных метчейти.

Среди этих четверых был Сенеди — а также Банитчи, который пожаловался и предпочел перевалиться с одной метчейти на другую, не сходя на землю (из остальных так сделал только один) — как будто Банитчи и метчейти не были незнакомы друг с другом.

Осторожно, не зацепи ногу… Ожидая, что это все-таки случится, Брен смотрел, закусив губу, и перевел дух, только когда Банитчи устроился в седле и выпрямился.

Вот тогда он поймал взгляд Чжейго и увидел в нем холодный приказ и полную бесстрастность — и этот взгляд был обращен к нему.

Потому что атевийские и человеческие гормоны сейчас управляют движением машин, сказал он себе, а комок в горле и тупой всплеск эмоций моя реакция на холодное презрение Чжейго — составляют вместе самый верный рецепт бедствия, вернее не придумаешь.

Прекрати, приказал он себе. Делай свою работу. Думай.

Чжейго не подъехала ближе. Колонна метчейти выстроилась в прежнем порядке, и с первыми тряскими шагами Нохады он потерял Чжейго из виду.

Он оглянулся на Банитчи. Тот ехал как и раньше — обхватив руками плечи метчейты, опустив голову; Банитчи мучили сильные боли, а Брен не знал, есть ли у того атеви, которого он счел медиком, что-нибудь, кроме набора первой помощи, — например, болеутоляющие средства, и если есть, давал ли он что-то Банитчи, — но сломанная лодыжка, хоть и в лубках, наверняка распухла, болтаясь без стремени.

Состояние Банитчи убедило Брена, что его собственные болячки — сущая ерунда. И вдруг его испугала мысль о том, с чем им предстоит столкнуться, и другая: Илисиди уже один раз собиралась оставить Банитчи без помощи, а сейчас, когда он искалечен, они и в самом деле могут его бросить, если встретятся в конце пути с врагами — если Уигайриин больше не в руках союзника.

Или если Илисиди не говорит правды о своих намерениях — ему вдруг пришло в голову, что она сказала «нет» мятежникам из Майдинги, но она ведь точно так же была в сговоре с Уигайриином, насколько Брен понял, и ее старый ассоциат был склонен тоже вступить в заговор, если Илисиди сторгуется с мятежниками.

А это означает щекотливые отношения и неустойчивые союзы, очень хрупкие связи, которые под напряжением могут и лопнуть.

В подвале они записывали на магнитофон ответы Брена на свои вопросы они сказали, что все это матчими, спектакль, и никакого значения не имеет.

Но эта лента все еще существует, если Илисиди не уничтожила ее. Она не могла оставить ее в Мальгури, союзникам, которых вроде бы предала.

Если Илисиди ленту не уничтожила — значит, лента у них, с собой.

Он остановился, нарушив строй. Притворился, что у него непорядок со стременем, и сидел, согнувшись на сторону, пока мимо быстрой целеустремленной рысью проносился всадник за всадником.

Брен отдал повод, когда мимо проехал Банитчи, а самый последний охранник немного сбавил ход, чтобы впустить его в колонну.

— Банитчи, у них есть магнитофонная лента, — сказал Брен. — Они меня допрашивали о пистолете.

Тут же ударил Нохаду каблуком и пролетел мимо охранников, когда Нохада понеслась вперед.

Догнав четвертую метчейту в строю, Нохада ударила ее в круп — отнюдь не мягко, ткнула боевым наконечником, и всаднику пришлось резко осадить своего скакуна, чтобы предотвратить драку.

— Простите меня, нади, — сказал Брен; он едва дышал, сердце гулко стучало. — У меня перекрутилось стремя.

Ну вот, драка почти что состоялась и помогла Нохаде в значительной степени поднять увядший боевой дух, даже если бы она не отбила своего места в строю.

Однако драка вовсе не помогла Брену — у него по-прежнему раскалывалась голова, а рука разболелась еще сильнее: Нохада добавила, уж очень энергично рвала поводья.

Серый дневной свет плавно сползал в вечер, постепенно тускнея под косым дождем — до сумерек, до призрачного полусвета, который, обманывая глаз, мелкими шажками спускался в черную беззвездную ночь. Брен думал, что им придется сбавить скорость, когда наступит вечер, — но атеви неплохо видят в темноте, и метчейти, наверное, тоже: Бабс держал все ту же ровную, пожирающую мили, рысь, переходя на напористый шаг только на подъемах, но никогда не сбивался с темпа на ровных низких местах — не пускался в галоп и не ленился; а Нохада время от времени делала вылазки вперед, жаловалась, вскидывая голову и дергаясь на ходу, когда занимающая третье место в иерархии метчейта не пропускала ее, и весь путь превратился для Брена в непрестанную кошмарную битву — лишь бы сохранить контроль над своевольной тварью, лишь бы уши оставались настроены на шорох листьев — единственное для него предупреждение, что надо пригнуться, потому что впереди низкая ветка, под которую передние всадники успели нырнуть, вовремя разглядев в темноте.

Дождь, должно быть, прекратился некоторое время назад, но Брен заметил не сразу — с листьев над головой все еще капало и ветер сдувал брызги.

Но когда они вырвались на чистое место, оказалось, что тучи уже разошлись, открыв панораму звездного неба и укрытых тенями холмов; эта картина могла бы ослабить в нем клаустрофобию, вызванную полной тьмой, — но она снова породила неотвязные мыcли о корабле, появление которого угрожает этому миру, и еще о том, что если они не доберутся до взлетной полосы к рассвету, то окажутся на равнине голенькими, ничем не защищенными от самолетов из аэропорта Майдинги.

Илисиди говорила, что они достигнут Уигайриина к полуночи, но этот час давно миновал, если Брен еще не разучился определять время по звездам у полюса.

Когда колонна снова полезла в гору — вверх, вверх по каменистому холму — он, усталый, измученный болью, начал твердить: Господи, дай мне умереть… Тут Илисиди крикнула «стой», и он решил, что скоро они двинутся дальше, а значит, впереди еще столько дороги, сколько уже проехали.