Иноземец - Кэролайн Черри

Ну так вот вокруг доказательство, что считаться ой как надо.

Илисиди и Сенеди не лгали! Самолет существует — выходит, в конечном счете никто не лгал, и никто не виноват, что мятежники разгадали их план. И тут до Брена дошло, что атеви, среди которых он находится, его не предали до сих пор, по крайней мере. Илисиди, может быть, все время собиралась ехать в Шечидан — пока не произошло что-то смертельно опасное… Он привалился к стене — в горле комок, голова кружится — он пытался рассуждать: все равно, это вовсе не значит, что они не собирались отправиться куда-то в другое место… но теперь, когда последние часы убедили, что их заманили в ловушку, приятно знать по крайней мере, что ловушка не была подстроена людьми, которые, он чувствовал, относились к нему с дружеским чувством…

С дружеским чувством. Дружеский. Чувство… Два слова, которых пайдхи не должен использовать, но пайдхи явно уже переступил через грань личного и профессионального здравомыслия.

Трясущейся рукой он вытер глаза и с предельной осторожностью двинулся вдоль строя заброшенных зданий, среди зарослей сорной травы, мимо каких-то старых машин, все еще высматривая подходящее укрытие, не представляя, сколько времени ему надо будет продержаться, не зная, сколько времени он сможет продержаться, живя надеждой, что Табини захватит Майдинги и двинет свои силы на Уигайриин по тому же маршруту, каким они сюда пришли.

Несколько дней — а то и несколько недель, если сумею столько остаться на свободе. Дождливый сезон. От жажды не умру, даже если все время буду отсиживаться среди развалин. Человек может прожить без пищи неделю, даже больше, если не двигаться. Просто нужно найти место — любое место, но лучше такое, откуда хоть немного видно, кто прилетает и улетает.

Он увидел впереди, возле летного поля, какие-то старые цистерны, то ли для масла, то ли для топлива, он не мог сказать, но вся земля вокруг заросла бурьяном — судя по всему, цистернами давно не пользовались. Вот тут, может быть, удастся спрятаться, в том месте, где они подходят к стене — враги будут ожидать, что он где-то внизу, ближе к воротам, а не сидит на самом краю аэродрома и наблюдает за ними, прямо возле места, где они, наверное, работают…

Очередная безумная вспышка, снова подземная камера. Он видел не то место, где находится на самом деле, а лишь пыльный подвал, но понимал, что это — видение. Он вытянул руку и оперся на стену — немного восстановил присутствие духа, сообразил, что надо смотреть под ноги, тут может валяться всякий мусор, хотя такой беспорядок нехарактерен для атеви. Ржавые детали каких-то старых машин, старые бревна и доски, старый строительный камень да, за этим участком Уигайриин явно не следил.

Снесли древнюю стену, чтобы построить взлетную полосу, сказала Илисиди. Их здесь давние времена мало волнуют.

А Илисиди волнуют. Тут она несогласна с властителями Уигайриина.

Мы с ней говорили о дракончиках и сохранении национальных сокровищ. А теперь сокровища поднимают на воздух взрывчаткой и атеви убивают друг друга — из страха перед землянами, во имя Табини-айчжи, сидящего на том месте, которого всю жизнь добивалась Илисиди…

Дракончики, пикирующие с утесов.

Атевийские древности, которые сровняли с землей, чтобы построить аэродром, дабы передовая местная айчжи не тряслась на поезде до Майдинги.

Он добрался до цистерн, ощутил на руках хлопья ржавчины — слепой в темноте, опустился на землю и, извиваясь, заполз в узкую щель между цистерной и стеной — а там улегся в сырой траве под растяжками.

На минуту он вдруг потерял представление, где находится. Не от боли болело теперь не так сильно. Просто из этой норы плохо видно, только бурьян торчит перед глазами. Сердце билось тяжело, словно колотилось о ребра. Он никогда такого не ощущал раньше. Но, строго говоря, больно не было, вообще ни в каком месте не болело сильнее, чем в любом другом. С одного боку холодно, с другого — нет, спасибо дождевику.

Все, нашел укрытие. И никуда не надо уходить отсюда. Можно закрыть глаза.

И думать не надо тоже, просто лежать и отдыхать, пусть понемногу притупится боль.

Жаль, конечно, что не удалось справиться лучше.

Только непонятно, как можно было справиться лучше. В конце концов, ты живой и в руки им не попался. В этом смысле справился лучше, чем кое-кто из профессионалов. Больше повезло, чем бедняге Гири, он был все-таки приличный мужик.

Больше повезло, чем тому парню, который перед самой смертью успел затащить тебя в укрытие, — наверное, он ни о чем таком и не думал, просто действовал машинально. Хотя, пожалуй, тем и определяется вся разница — что человек делает машинально, в первую очередь, не задумываясь. Можно назвать это любовью. Можно — долгом. Можно — инстинктом, которому подчиняются метчейти: вокруг падают бомбы, а они все равно скачут за вожаком, метчейти-айчжи.

Ман'тчи. Это не значит «долг». Такой перевод дается в книгах. Но то, что заставило этого парня схватить тебя и спрятать в последний миг перед смертью, — это тоже был ман'тчи. Импульс. Порыв. Сила, которая держала вашу команду вместе.

Говорят, у Илисиди нет никакого ман'тчи. У айчжиин его не бывает. Вселенское одиночество. Абсолютная свобода. Таковы все айчжи. Бабс. Илисиди. Табини.

Я посылаю к вам человека, 'Сиди-чжи…

Есть ли на свете такое, чего Табини не сделал бы? Есть ли что-то или кто-то, кем Табини не пожертвовал бы? И все же, чисто по-человечески, я все равно люблю этого негодника.

И все равно люблю Банитчи.

Если кто-то уцелел, то наверняка Банитчи. И Банитчи сделал бы то же самое, что сделал тот парень, испуская дух, — только Банитчи не стал бы спешить умирать: он сперва заставил бы тех ублюдков заплатить за жизнь Банитчи и за жизнь Чжейго.

Можно на что угодно спорить, они на свободе. Это люди Табини, но Табини здесь нет, чтобы надо было о нем тревожиться больше, чем о себе.

Здесь только я.

Они меня найдут, если смогут.

В уголках глаз скопились слезы. Одна скатилась вниз и расплылась по носу. Другая сбежала по щеке и капнула в траву. Атеви не плачут. Еще одна совершенно недостойная черта, от которой природа избавила атеви.

И все же, самое главное — порядочный народ, вроде той старой пары с их внуками, внутренние импульсы не складываются в любовь, но оставляют что-то глубокое, чего, между прочим, земляне не чувствуют. Что-то такое, к чему я, может быть, подошел ближе, чем все пайдхи до меня…

Не ожидай, что атеви почувствуют любовь. Пайдхи тренирует себя, чтобы навести мост через пропасть. Оставь в покое слова. Попробуй ощутить ман'тчи.

Попробуй почувствовать, почему Сенеди отлупил тебя, когда ты кинулся за Банитчи на простреливаемую дорогу, попробуй ощутить, что думал Сенеди, мысль ясная, как крик: все тот же ман'тчи, заранее выбранный вариант. Старый вопрос: дом горит, кого будешь спасать в первую очередь…