Иноземец - Кэролайн Черри

Банитчи не без причины ткнул в лицо Илисиди эти заранее подготовленные бомбы.

Банитчи — человек не опрометчивый. Он зондировал почву и нашел то, что искал: Илисиди в ответ накинулась на него с вопросом «А что вы знаете?», а Банитчи заявил, что ничего не знает о планах Табини, словно провоцируя Илисиди — ведите меня в свой подвал и попробуйте что-нибудь вытащить.

Какими мотивами руководствовался Банитчи в этой словесной перепалке? Какими мотивами руководствовалась Илисиди, когда задавала свой вопрос, явно бессильный и неуверенный?

Хотела подвергнуть сомнению цели Табини…

Боже, куда девался разум? Я теряю нити. Они множатся на глазах, мысли тычутся то в одну сторону, то в другую… не складываются во что-то осмысленное, порождают жуткий, иррациональный страх: что я так и не просчитал людей, среди которых нахожусь.

Чжейго не поддержала Банитчи, ни разу за весь спор. Чжейго набросилась на меня, велела заткнуться, пошла следом через холм, чтобы сказать то, что уже говорила, а потом ударила по лицу. Сильно ударила.

И никто не возражал, когда Чжейго меня ударила. Ни Илисиди. Ни Банитчи. Они ведь наверняка видели. И никто ее не остановил. Никто не возражал. И никому дела не было, потому что один этот землянин во всем отряде ничего не понимает, а всем остальным, может быть, совершенно ясно, за что Чжейго меня ударила.

Нити продолжали разматываться, множиться, путаться. На мгновение все вокруг словно потемнело, Брен потерял равновесие — и едва удержался, ухватившись за мокрое плечо Нохады. Сердце билось тяжелыми гулкими ударами.

Он снова был в подвале. Слышал шаги, но они были иллюзией, он точно знал. Он получил удар по голове, болело страшно, резкая боль простреливала мозг. Шаги исчезли, когда он силой заставил себя увидеть серые под грозой холмы, ощутить падающие с веток наверху и стекающие на шею холодные капли. Тряская поступь Нохады уже почти не причиняла боли.

Но Банитчи жив. Я сам выбрал, как поступить, и наплевать, что поняли и чего не поняли атеви. Не мог я уйти и бросить его и Чжейго, уехать с Илисиди — не знаю уж, какая часть человеческого мозга принимала решение, точно так же, как атеви не осознают, почему они, словно метчейти, всегда мчатся за вожаком, хоть к черту, хоть к дьяволу — не думал я, ни одной несчастной мыслишки не было о делах, о том, что именно за жизнь пайдхи торгуются айчжиин и стреляют друг в друга. И плевать мне на все это было в ту минуту, когда я бежал с горы, и сейчас плевать, и непонятно, какая всему этому цена — не для Табини, который может получить замену буквально через час, который и не подумает прислушаться хоть к одному моему слову, пока я в чужих руках, и не собирается хоть грош заплатить за мое возвращение — злая шутка над теми, кто надеется что-то из него выдавить. А я не знаю ничего. Слишком все это техническое — так что злая шутка разыграна не только со мной, но и с этими людьми.

Единственные мои ценности находятся в компьютере, и его надо было бы швырнуть в первое глубокое ущелье или расколотить о камень, да только это не уничтожит память — а если атеви его найдут, никто не гарантирует, что их эксперты не заставят обломки заговорить. И мне никак не хочется, чтобы он попал в руки к экспертам.

Я обязан был предусмотреть защитное стирание памяти. Если бы только нашлось питание, чтобы включить компьютер…

Боже, как же спасти положение, как заставить их думать, что там ничего ценного? Затеять скандал, а после сделать вид, что сто лет этот компьютер мне не нужен?

Просто оставить в сумке, пусть Нохада везет его обратно в Мальгури?

Вот только в Мальгури сидят мятежники.

Темнота. Шаги приближаются и уходят.

Зверь на стене. Такой одинокий после прошедших столетий.

С Банитчи поговорить нельзя. Банитчи не может ходить, не сможет драться с ними — нет, не верю, чтобы Банитчи мог так врать, оставив решение и сами наши жизни на волю Сенеди.

Но Сенеди профессионал. Как и Банитчи. Может, они оба понимают что-то такое, чего я понять не могу.

Чжейго не поленилась пересечь холм, чтобы меня обругать и дать пощечину.

Холод и тьма. Шаги в коридоре. Голоса, говорящие о выпивке, удаляются вверх по лестнице.

К черепу приставлен пистолет, а я думаю о снеге, о снеге везде вокруг. И ни одной живой души. Я как Банитчи. Просто не впускаю никого.

Хватит. Кончай.

Не понимаю. Гири мертвый. Просто упали бомбы и расшвыряли его брызгами по всему холму, а я не понимаю, почему, это бессмысленно, почему бомба падает на одного человека, а не на другого? Бомбам безразлично. Наверное, для наших врагов убить меня — так же хорошо, как захватить.

А Сенеди говорил не так.

В голове начинается гул, как море в раковине, болит там, где ударил Сенеди, и там, где ударила Чжейго, сливается в одну общую боль, от которой я начинаю понимать, где я.

В своих апартаментах, перед тем как принесли записку от Сенеди… Чжейго перед уходом сказала: «Я никогда не предам вас, нади Брен».

Я никогда не предам вас…

XIV

Нет, чувствовал он себя никак не хорошо — в глазах стреляло, пронзительная боль проскакивала от локтя до самого желудка, и еще в двух-трех местах болело, и каждая болячка спешила о себе напомнить. Дождь после очередного удара грома превратился в форменный потоп, потом притих, оставив летящие по ветру брызги, потом сгустился в туман, такой плотный, что дышать уже приходилось не воздухом, а туманом. Небо, пока его не скрыл туман, было бурлящим и серым — а метчейти тем временем неслись ровным длинным шагом одна за другой, Бабс вел колонну через темные в эту дождливую погоду теснины, вдоль зарослей по берегам ручьев, где кусты «железного сердца» выставляли поперек тропы перистые листья и обрызгивали водой головы и шеи всадников.

Но среди бегущих первыми метчейти теперь уже не было прежней борьбы за место после вожака. И похоже, дело вообще не в нраве Нохады. Никто из них не лез в драку — то ли Илисиди дала какую-то команду через Бабса, то ли каким-то образом, после бомб и долгих трудов под холодным дождем, даже метчейти поняли, что надо спешить. По наново установившемуся порядку Нохада шла четвертой в колонне — третьим скакал один из охранников Илисиди.

Раз-два, три-четыре, равномерно, как сердцебиение, темп-темп, темп-темп…

Никогда не предам вас. Дьявол.

Еще чаю? — спросил Сенеди.

И отправил в подвал.

Глаза Брена слезились от пульсирующих толчков в черепе и от хлещущего в лицо ветра, а желание схватить Сенеди за волосы и колотить головой о камень все нарастало и нарастало, пока не поглотило все остальное — но лишь на время. Это не даст ответа на твои вопросы и не вернет тебя на Мосфейру.