Иноземец - Кэролайн Черри

— Взрывчатые материалы, которые падали нам на головы, нанд' вдова, не появились по внезапному вдохновению. Они были изготовлены заранее. И чтобы сбрасывать их, самолеты подготовили тоже заранее. Конечно, они проинформировали вас о масштабах своей подготовки.

— А мой внук, конечно, проинформировал вас о масштабах своей, нади, парировала вдова.

Куда это вдруг свернул разговор? Брен недоумевал. Что за вопросы они друг другу задают?

О предательстве?

— Так уж случилось, — сказал Банитчи, — что он проинформировал нас очень скупо. На случай, если вы станете расспрашивать.

Боже мой.

— Мы едем в Уигайриин, — сказал Сенеди. — Когда речь идет о жизни 'Сиди, я отказываясь рисковать и надеяться на захват Майдинги или на то, что Табини мог сделать… или не сделать.

— Вынужден оставить решение вам, — сказал Банитчи с гримасой и чуть сдвинулся на локте. — Вы знаете эту местность. Вы знаете здешних людей.

— Тогда нет вопросов, — сказала Илисиди и подчеркнула свои слова, ткнув тростью в размокший грунт. — Сегодня ночью. Правда, если дождь затянется — это не самый удобный аэродром при грозе, так мне говорил Сенеди. И совсем не легко взлетать, когда по тебе стреляют с земли. Если мы туда доберемся, мы сможем удерживать взлетную полосу огнем из двух винтовок, продержаться остаток ночи и радировать моему ленивому внучку, чтобы явился нас забрать.

— Я там летал, — сказал Сенеди. — Сам. Узкое летное поле, короткое, с одной полосой, на взлете и посадке приходится пролетать над обрывистой скалой, где могут засесть снайперы. Дом — вилла возрастом семнадцать веков, с гравийной дорогой до Фагиони. Айчжи, предшественница нынешнего, была слишком большой аристократкой, чтобы мотаться в Майдинги и ждать рейсового самолета. Она построила взлетную полосу, для чего разобрала оборонительную стену четырнадцатого века.

— Комиссия по охране исторических памятников подняла страшный вой, вставила Илисиди. — Ее сын держит реактивный самолет и регулярно пользуется им. Десятиместный. Он легко заберет нас всех, Сенеди уже прикинул, и он должен быть заправлен горючим.

— Если, — сказал Сенеди, — если мятежники не завели там своего человека. Или, как вы говорите, не послали какие-то силы в Фагиони, чтобы добраться туда наземным путем. Если нам придется пробиваться с боем, чтобы захватить аэродром, пойдете ли вы с нами, надиин? Вот это та ходьба, которая может оказаться необходимой.

— Нет вопросов, — мрачно сказал Банитчи. — Я с вами.

— Никаких, — сказала Чжейго.

— Пайдхи будет подчиняться приказам, — сказал Сенеди.

— Я… — начал было Брен, но Чжейго ударила его по колену тыльной стороной ладони.

— Пайдхи, — сказала она холодно, — будет делать то, что ему скажут. Безоговорочно.

— Я… — снова начал он, желая объяснить, что все понимает, но Чжейго резко сказала:

— Заткнитесь, черт возьми, нади.

Он заткнулся. Чжейго его смутила. Злость и натянутость между Банитчи и Сенеди можно было потрогать руками. Он смотрел на мокрую от дождя землю, наблюдал, как оседают капли на прошлогодних опавших листьях и разбросанных камнях, а остальные тем временем обсуждали географию Уигайриина, состояние взлетной полосы, связи между айчжи Уигайриина и Илисиди. Тем временем предполагаемый медик принес шины — три ровные ветки, эластичный бинт и принялся бинтовать лодыжку Банитчи. «Туго, нади», — сказал Банитчи, прервав тактическое совещание, а медик коротко ответил, чтоб занимался тем, в чем понимает.

Банитчи нахмурился и лег на спину — похоже, ему было очень больно; он вышел из разговора, но Чжейго продолжала задавать четкие вопросы о расположении местности.

С южной стороны подходы к Уигайриину закрывает древняя стена с очень древними, но тем не менее функционирующими воротами; однако Сенеди не думал, что ворота закроют перед ними. Именно на подходе к воротам они собирались отправить метчейти с одним человеком — вокруг стены, на северо-восток, чтобы отвести их домой в Мальгури.

А почему не поставить их в конюшню Уигайриина? — подумал Брен. Почему не оставить при себе хотя бы на какое-то время, вдруг дело обернется плохо и придется спасаться?

Для женщины, которая знает столько всего о штурме крепостей, и столько всего об аэродромах и тактике, устранение последнего средства отступления довольно глупая мысль. И то, что Сенеди позволил ей отдать такой приказ, выглядит еще глупее, а что Банитчи и Чжейго не стали возражать — этого Брен просто не мог понять. Он чуть было сам не высказался на этот счет, но Чжейго велела заткнуться, а сам он не понимал, что происходит в этой странной компании.

Ладно, лучше спросить потом, решил он.

Вероятно, вдова ценила Бабса выше, чем любого из людей. Вот это как раз ему было понятно. Она стара. Если что-то случится с Бабсом, то, подумал он, жизнь Илисиди потеряет абсолютно невозместимую составную часть.

Но это рассуждение было чисто человеческим. Как в любом случае, когда дело доходило до эмоций атеви, он не знал, что на самом деле чувствует Илисиди к этой метчейте — а ведь она избила человека, который причинил этому зверю вред. Забыть об этом всего на две секунды — значит, попасть в ловушку, допустить опасный, чисто человеческий просчет в самой гуще ситуации, от которой звенят колокола тревоги вдоль всего позвоночника, — а еще он не мог настроить свой разум на происходящее, понять сигналы, которые получал от Банитчи и Чжейго. Господи, что здесь происходит?

Но он не мог сложить все в цельную картину, не поняв, какие мотивы толкают Илисиди, что она ценит превыше всего, где от нее ждать логичных поступков, а где — нет.

Разум его работал на чрезмерно высоких оборотах, мчался по бессильным логическим цепочкам, протягивал связи между пунктами, которые не были связаны, пытался припомнить, какие именно особые и переменчивые пункты разговоров заставили его поверить, что то, во что он верит, истинно намеки на мотивы и политические соображения людей, которые лгали, когда излагали ему самые основные факты, легшие в фундамент его представлений.

Довериться инстинкту? Худшее, самое худшее, что может сделать пайдхи в сложной ситуации. Инстинкт у меня человеческий. И чувства человеческие. И все разумные предположения — тоже явно человеческие…

Илисиди объявила, что пора выступать. Дороги еще добрых пятьдесят миль, считали атеви, и она полагала, что они могут добраться до места к полуночи.

— Эти горожане никак не могут ожидать от нас такой скорости, объяснила она. — Они не представляют, что метчейти могут идти через холмистую местность так быстро, они мыслят другими категориями. Чертовски много они успели позабыть. Чертовски много всего об этой земле они вообще никогда не знали.