Ливень в графстве Регенплатц - Вера Анмут
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Заклинаю светом небесным! Заклинаю дыханием неба! Заклинаю влагой небесной, жизнь питающей! Наполнись влагой сей, прими её за тело своё. Наполнись тем светом, прими его за помыслы твои. Вдохни в себя ветер, пусть станет он силой твоей. Стань частью стихии! Великой небесной стихии, порождающей жизнь, но и жизнь отнимающей! Защити тех, кто страдает от врагов твоих, и покарай убийц и предателей, отведи зло от этого дома, от земель этих! Заклинаю тебя!!
И словно отвечая на заклинания, в этот момент грянул гром, раскатисто, с вызовом. Ветер взвыл, нервно сорвав со свечей жалкие огоньки, а комнату ярко осветила вспышка молнии. И в этой вспышке, в этом луче света вдруг появился чёткий мужской силуэт. Появился и растаял в темноте вместе со светом. Но едва погаснув, молния сверкнула вновь, и теперь в силуэте можно было ясно распознать образ Берхарда Регентропфа.
Дрожа от страха и едва переводя дыхание, Гретта не выдержала этой сцены. Её разум помутился, и она потеряла сознание. Кларк и сам находился в оцепенении от увиденного, однако почувствовав, что Гретта начала оседать, встрепенулся и подхватил девушку крепкой рукой.
В комнате было темно и холодно, но стало тише. Ветер, забрав тепло, успокоился, даже ливень, казалось, умерил голос. Хельга опустила руки, склонила голову. Она чувствовала себя разбитой и обессиленной. Сгорбившись, Хельга добрела до стула, устало опустилась в него.
Кларк Кроненберг отнёс и посадил Гретту в кресло. Пытаясь привести девушку в чувство, он слегка похлопал её по щеке, позвал по имени, однако сознание к ней не возвращалось. Кларк нервничал. И сам не понимал, почему. То ли свершившееся на его глазах колдовство взволновало, то ли душу наполнил страх, то ли за Гретту тревога росла.
– Что натворила ты, ведьма? – нервно рявкнул Кларк на знахарку.
Но Хельга была спокойна. Она подняла на юношу тоскливый взгляд и тихо проговорила:
– Я просто не дала Берхарду уйти.
– Зачем?
– Чтоб он смог ответить обидчикам своим.
Кларк взглянул на кровать. Там по-прежнему лежал Берхард, в том же положении, в том же виде. Вернее, лежало его тело, бездыханное, неподвижное. Но где же теперь его душа? Душа, которая должна была, покинув тело, улететь в царство Божие? Кларк настороженно огляделся вокруг. Неужели душа Берхарда осталась здесь и теперь невидимая наблюдает за жизнью со стороны?
– Где он? – спросил Кларк.
– Не знаю.
– И как же он станет отвечать обидчикам?
– Не знаю.
– Его неуспокоенная душа отныне обречена вечно бродить по замку?
– Не знаю.
Тяжело вздохнув, Хельга поднялась со стула и направилась к выходу.
– Ты куда? – остановил её Кларк. – Сотворила чёрное дело, а теперь уходишь?
– А ты хочешь позвать стражу? Чёрные дела творю не я, Кларк. Так что обрати гнев свой на иных людей.
Произнеся это, Хельга подошла к Гретте и погладила её по голове. Девушка глубоко вдохнула, веки её дрогнули, и она стала приходить в сознание.
– Прощай, Кларк, – сказала Хельга, – и будьте с Греттой осторожнее. Смерть уже взглянула в вашу сторону.
Хельга ушла, плотно закрыв за собой дверь. Кларк не остановил её и ничего не ответил, лишь задумчиво смотрел куда-то сквозь чёрный четырёхугольник двери.
– Что это было, Кларк? – тихо простонала Гретта.
Юноша вздрогнул, резко вернувшись в реальность, и перевёл взгляд на сидящую в кресле девушку. Она была бледна и напугана. Впрочем, он, наверное, выглядел так же.
– Нам необходимо скорее уехать, – сказал Кларк, решив отложить объяснения на потом. – Пошли. Давай поторопимся.
ГЛАВА 4
В рыцарской зале было тесно. Все гости и даже слуги собрались здесь по просьбе ландграфа, не понимая, зачем и по какой причине. Но вместо хозяина замка к ним вышел граф Норберт фон Регентропф в сопровождении ландграфини Патриции и её сына Густава Регентропфа. Норберт прошёл на середину залы, с печалью в глазах оглядел всех и сказал:
– Уважаемые гости, друзья. Я не знаю, зачем Генрих просил вас собраться здесь, не ведомо мне, что хотел он вам сообщить, ибо со мной он своими планами не поделился. Я же вышел к вам с прискорбной вестью. Только что мой любимый брат скончался от остановки сердца.
В зале раздался общий вдох удивления и трагедии. Люди начали переглядываться и перешёптываться. А Норберт продолжал:
– Это большая трагедия для нашей семьи. Как вы сами понимаете, свадьбы, которые были перенесены из-за болезни Берхарда, теперь будут совсем отменены, пиры и увеселения тоже. Мы никого не вправе задерживать, однако если вы захотите остаться и проводить ландграфа в его последний путь, мы будем благодарны вам за сочувствие. Перед смертью Генрих успел назвать наследника своего, им становится его младший сын Густав фон Регентропф. Отныне титул ландграфа и земли Регенплатца переходят к нему.
Густав вышел на середину залы и встал рядом с дядей. С трудом он сдерживал рвущуюся на губы довольную улыбку, скрывал под ресницами радостный взор, с большим усилием воли усмирял величие своего достоинства. Сейчас неуместны эти чувства, сейчас ему следовало скорбеть.
– Мне очень жаль моего дорогого отца, – склонив голову, начал говорить Густав. – Он всегда был моей опорой, помогал мне советом и делом… Мне будет не хватать его. Ужасно, что веселье свадеб превратилось в печаль похорон, и…
Речь молодого ландграфа была прервана вбежавшим в залу слугой. Глаза парня выражали не то испуг, не то замешательство.
– В чём дело? – строго спросила его Патриция.
– Извините, госпожа, – машинально отвесил поклон слуга. – Меня послал к вам лекарь Гойербарг. Господин Берхард… Он умер…
Толпа собравшихся вновь дружно ахнула. Патриция нервно отвернулась от вестника и кинула тревожный взор на Густава. Вот и свершилось. Вместе с раздавшимся за окном громом в памяти женщины отчётливо прозвучали слова: «Если вы всё-таки погубите Берхарда, то Густаву не прожить и трёх дней после его похорон!» А Берхарда погубили, он не сам умер, он не болел, он был отравлен. Вот только не она погубила его, а Густав, и это была единственная надежда обмануть, избежать заклятия.
Услышав новость, Густав не сдержался и облегчённо выдохнул. Наконец он стал свободен, больше никто ему не указ, больше никто ему не помеха. Всё теперь принадлежит ему одному. Всё: и власть, и богатство, и желанная женщина. Впрочем, женщину ещё предстояло поработить, но это дело недолгое. Не желая дальше участвовать в показной скорби и фальшивой печали, Густав, не сказав никому ни слова, спешно покинул залу. У него были свои дела.
Захватив с собой
