Холод и яд - Виктория Грач
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это из-за тебя, сволочь! – Лерка замахнулась на брата сумкой. – Предатель! Ты и твои друзья! Гад! – Виктор едва успевал уворачиваться. – Ненавижу тебя! Ты всегда был против папы! И сейчас снова! Он твой отец!
– Не смей так говорить! – взревел Виктор. – Кто сволочь – так это он! Убийца! Похититель! Он мне всю жизнь сломал. Кто меня возьмёт теперь в военные доктора, если у меня родственник с судимостью и шизой?
– Не смей! – судорожно зашипела Лерка, наступая на брата. – Не смей так говорить о нём! Если бы не твой любимый Артём, то всё было бы хорошо! Но нет! Ему сраный друг оказался важнее меня! Папа это сделал ради меня! Он единственный, кто заботился обо мне! Он знал, чего я хочу, как мне помочь! А вы… Вы все… – болотные глаза Зиминой скользнули по всем с презрением и остановились на Варе; всё нутро ухнуло вниз – она как будто оказалась снова в машине под пристальным наблюдением Зимина. – Особенно ты. Мэрская дочка, посмотрите-ка. Конечно, она важнее, чем девушка. Пострадавшая фигова!
Лерка взвыла подбитым зверем и рванулась в Варину сторону. Фил, как по волшебству, вынырнул из толпы зрителей и спрятал Варю за своей спиной. Виктор перехватил сестру и крепко сжал запястья. Они замерли в паре метров от Фила с Варей, и можно было различить, как пульсирует голубоватая вена на виске Зимина. Он пару раз безжалостно тряхнул сестру и процедил:
– Слушай меня теперь. Твой отец – преступник. Твоя мать – беглянка. Тебя приютила и воспитала бабушка, а ты её кинула, когда твой отец поманил тебя красивыми побрякушками. И кто из нас предатель? Ба тебя простила и готова принять. И я… – Виктор скрипнул зубами. – Тоже. Будем, как раньше.
Лерка расслабилась и, криво оскалившись, выдохнула:
– Не будем. Как раньше.
Виктор отпустил руки. И в ту же секунду звонкая пощёчина огласила коридор. А потом девичьи ладони, кажущиеся слабыми и хрупкими, пихнули его в грудь с такой силой, что Виктор грохнулся на пол. Лерка крикнула, что будет жить в своей квартире и что отец переписал долю в квартире на неё. И, одарив всех взглядом злого волчонка, торопливо удалилась.
– Ну! Что уставились? – подскочил с пола Виктор, потирая щёку. – Больно, блин… Не видите: цирк уехал! Остался только злой клоун. Сейчас пойду всех мочить.
Виктор в отчаянии пнул воздух. Фил обернулся к Варе и с дурацкой усмешкой пожал плечами. У Вари затряслись руки.
В одном Лера Зимина была права: уже ничего не будет, как раньше.
Варю не отпускало. Ночи по-прежнему были бессонными, наполненными сумбуром и странными звуками; дороги казались хранящими опасности и пристальные взгляды преследователей; школьные дни кружили и затягивали в плотную туманную пелену однообразности.
Варя никогда не пользовалась корректором, а когда решила попробовать, поняла, что незачем тратить косметику напрасно: корректор не справлялся с чернотой под глазами.
Она жила, как во сне. Всё словно бы возвращалось на свои места: дом-школа-творчество-дом-друзья… Единственным, что нет-нет да выдёргивало Варю из сомнабульного состояния, было дело Зимина. Они с ребятами несколько раз ездили в прокуратуру к следователю для уточнения показаний. В те дни Варя как будто просыпалась и говорила жарко-жарко, громко-громко, в волнении сжимая папину руку и глубоко дыша. Следователь смотрел на неё синими грустными глазами и уверял, что благодаря этим показаниям Зимин сядет надолго.
Варя выходила из прокуратуры, накидывала капюшон на голову и снова погружалась в полусон. Неделя, другая, третья, давно наступил февраль – для Вари всё было одно. Родители Тёмы опять разъехались: тётя Лена решила остаться здесь на полгода, чтобы поехать поступать с сыном. Мама Фила находилась в реабилитационном центре, и они с отцом стабильно раз в неделю ездили к ней. А потом Фил подолгу бормотал Варе в трубку хриплым подрагивающим голосом какие-то пустяки. Варя монотонно кивала в ответ.
– Варь, у тебя всё в порядке? – каждое утро спрашивала мама, заваривая чай.
– Да, – кивала Варя.
– Может, стоит сходить к врачу? Ты почти не ешь. И вид у тебя такой, как будто тебя каждую ночь пытают.
«Так и есть», – вздыхала про себя Варя, а вслух лгала, обнимая маму:
– Я просто устала. ЕГЭ скоро.
Папа просто сверлил Варю укоризненным взглядом, и не было сомнений, что он всё понимал.
Уже даже учителя стали замечать, что Варя похудела и осунулась, рекомендовали ей обратиться к врачам и отпускали с уроков. На что Варя, растягивая губы в ставшей дежурной улыбке, отвечала:
– Всё в порядке. Правда.
Она даже не помнила, как выиграла региональный этап олимпиады, как провела целую неделю вне города. События будней смешивались для неё в один большой долгий день, из которого Варя не видела ни смысла, не возможности выбраться.
Пока однажды Алиса не пошутила, что проще суициднуться, чем сдать ЕГЭ. Кажется, была середина февраля, и 11 «Б» готовился к контрольной по тригонометрии. У Вари снесло крышу. Трясясь в лихорадке, она кричала, что нельзя таким шутить, что на краю смерти очень страшно и что очень хочется жить. И что нужно ценить жизнь, какой бы непростой или скучной она ни была. Варя не помнила, что кричала ещё, но, кажется, дошла до того, что готова была кинуться на Алису.
– Варька, ты чего? Ти-ше! – шепнул Фил над самым ухом.
Варя пришла в себя. Фил обнимал её со спины. Руки его до боли сжимали её напряжённые предплечья, а он сжимала кулаки с такой силой, что короткие ногти впились в кожу. Колени дрогнули. Фил осторожно отпустил Варю, она оглянулась. Весь класс смотрел на неё расширенными от удивления глазами, а Тёма с Филом понимающе морщились. «Я схожу с ума!» – Варя неверными ногами попятилась к выходу, едва не споткнувшись о чей-то рюкзак, и со звонком спряталась в туалете.
Слёзы лились ручьём, Варя сидела на холодном кафеле, отстукивая ладонью по стене до жара, и шмыгала носом. Через пятнадцать минут после звонка пришёл Фил с их рюкзаками. И уселся рядом. Она шмыгала носом и рвано всхлипывала, он молчал, покусывая кулак.
– Надоело, – шепнула Варя. – Я схожу с ума, да?
– Я тоже, – хрипло выдохнул Фил. – Я хожу и оглядываюсь. Блин! Хожу и оглядываюсь, не идёт ли кто за мной! Я грушу свою уже к четрям расколотил. И сигареты… Они уже не помогают. Меня тошнит. Я даже к репетитору хожу!
«Это действительно показатель», – невесело хмыкнула
