Общественное движение в России в 60 – 70-е годы XIX века - Шнеер Менделевич Левин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лорис-Меликов, однако, был далек от удовлетворения и этих скромных пожеланий либералов. Он признавал, правда, что «исключительно карательные приемы, принятые одиночно и не в связи с мерами положительного свойства», не достигают цели. Но по вопросу о характере «положительных» мер он решительно расходился как с либералами-конституционалистами западнического склада, так даже и с лево-славянофильскими сторонниками созыва «земской думы» или «земского собора», отвергая стремления тех и других[1286].
«Либеральная» деятельность Лорис-Меликова свелась практически к смягчению резко неблагожелательного до него курса правительства по отношению к органам земского и городского самоуправления, к кое-каким послаблениям печати, к упразднению III отделения, роль которого, однако, с неменьшим рвением стал выполнять в дальнейшем департамент полиции. Был смещен возбудивший против себя величайшую ненависть в стране министр просвещения Д. Толстой[1287].
В сентябре 1880 г. Лорис-Меликов, ставший после закрытия 6 августа Верховной распорядительной комиссии министром внутренних дел, счел необходимым специально объявить представителям печати, «чтоб они не волновали напрасно общественных умов, настаивая на необходимости привлечения общества к участию в законодательстве и управлении», что «ничего подобного в виду не имеется», что все это «мечтательные разглагольствования» и «иллюзии»[1288].
Осенью 1880 г. по инициативе Лорис-Меликова были отправлены в разные губернии (Казанскую, Костромскую, Тамбовскую, Саратовскую, Киевскую и др.) сенаторские ревизии, которым надлежало собрать материалы о положении на местах (в отношении экономическом, административном и пр.) и выяснить степень распространения и влияния в обществе и народе революционных идей. Назначение ревизий также подносилось как одна из уступок либеральному общественному мнению.
28 января 1881 г. Лорис-Меликов представил Александру II доклад, в котором окончательно сформулировал свой план «умиротворения» страны. Проект сводился к учреждению временных подготовительных комиссий наподобие редакционных комиссий конца 50-х годов. Комиссии должны были выработать законопроекты о преобразовании губернского управления, дополнении Положений 19 февраля, пересмотре земского и городового положений и по некоторым экономическим и финансовым вопросам. Составленные в подготовительных комиссиях законопроекты предполагалось внести в «общую комиссию» с привлечением в ее состав выборных от органов земского и городского самоуправления. От 10 до 15 представителей последних должны были бы затем участвовать в рассмотрении этих законопроектов в Государственном совете. Но этот пункт был отвергнут царем, утвердившим в целом план Лорис-Меликова. Одобрен был план и остальными министрами и великими князьями. В этом и заключалась вся так называемая конституция Лорис-Меликова, в которой, как настойчиво и справедливо подчеркивал сам автор этого плана, не было «ничего общего с западными конституционными формами»[1289].
«…Осуществление лорис-меликовского проекта, – как впоследствии указывал В.И. Ленин, – могло бы при известных условиях быть шагом к конституции, но могло бы и не быть таковым: все зависело от того, чтó пересилит – давление ли революционной партии и либерального общества или противодействие очень могущественной, сплоченной и неразборчивой в средствах партии непреклонных сторонников самодержавия. Если говорить не о том, чтó могло бы быть, а о том, чтó было, то придется констатировать несомненный факт колебания правительства. Одни стояли за решительную борьбу с либерализмом, другие – за уступки. Но – и это особенно важно – и эти последние колебались, не имея никакой вполне определенной программы и не возвышаясь над уровнем бюрократов-дельцов»[1290].
По отношению к революционерам, как подчеркивает В.И. Ленин, Лорис-Меликов, «этот пресловутый герой „диктатуры сердца“», довел жестокости до крайней степени. Двадцатилетний юноша Розовский был казнен при Лорис-Меликове за хранение прокламаций. Казнены были Млодецкий, покушавшийся на самого Лорис-Меликова, деятели «Народной воли» А.А. Квятковский и рабочий А.К. Пресняков. Десятки людей были приговорены к каторге. Продолжались издевательства над политическими заключенными.
«Многие верят, – писала „Народная воля“, – что с воцарением графа Лорис-Меликова деятельность тайной и явной полиции приняла более мягкие формы. В действительности при графе происходят иногда вещи, до сих пор неслыханные и невиданные». Автор (им был Н. Михайловский) язвительно предлагал поставить Лорис-Меликову памятник, на котором изобразить его в генерал-адъютантском мундире, «с волчьим ртом спереди и лисьим хвостом сзади»[1291]. Ленин считал безусловно правильной такую характеристику лорис-меликовской политики – политики «волчьей пасти» (кровавый террор против революционеров) и «лисьего хвоста» (сладкие речи по адресу либералов)[1292].
Революционеры надеялись, что эта политика провалится. Желябов писал в мае 1880 г.: «В расчете лишить революцию поддержки Лорис родит упования; но, бессильный удовлетворить их, приведет лишь к пущему разочарованию». Желябову казалось, что достаточно двух-трех толчков «при общей поддержке» – и «правительство рухнет». Но тут же он указывал, что «от общества, всегда дряблого, многого требовать нельзя»[1293].
«При таком колебании правительства только сила, способная на серьезную борьбу, могла бы добиться конституции»[1294], – говорил впоследствии В.И. Ленин об этом моменте.
Такой силы налицо, однако, не оказалось, несмотря на то что в стране наблюдался подъем освободительного движения.
Характеризуя в своей статье «Гонители земства и Аннибалы либерализма» историческую обстановку, сложившуюся в то время, В.И. Ленин указывал: «Вопреки утопической теории, отрицавшей политическую борьбу, движение привело к отчаянной схватке с правительством горсти героев, к борьбе за политическую свободу. Благодаря этой борьбе и только благодаря ей, положение дел еще раз изменилось, правительство еще раз вынуждено было пойти на уступки»[1295].
Деятельность революционного лагеря, несмотря на оторванность революционной интеллигенции от широкой народной массы, явилась отражением подавленности и недовольства народа и была так или иначе связана с обострением бедствий крестьянства к концу 70-х годов.
На это тогда же обращала внимание даже легальная русская печать. Так, демократический журнал «Слово» в январе 1881 г. высказывал убеждение, что в голодании деревни, принявшем «явно массовый характер» со времени окончания русско-турецкой войны, заключается «разгадка той судорожной дезорганизационной деятельности, которая волновала русское общество в течение последних лет»[1296].
Возбужденное состояние крестьянской массы, напряженное ожидание ею перемен, прежде всего в отношении земельного вопроса, характерно особенно для описываемого времени. Оно сказалось, между прочим, как уже отмечалось, в широком и необыкновенно упорном распространении слухов о предстоящем общем
