Общественное движение в России в 60 – 70-е годы XIX века - Шнеер Менделевич Левин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако значительная часть народнической интеллигенции, склонявшейся к признанию необходимости политической борьбы, не учитывала, что только на путях развития массового движения возможно успешное разрешение политических задач. Напротив, чем настойчивее перед народниками вырисовывались эти новые задачи, тем быстрее у многих из них пропадал вкус к продолжению деятельности в народе. Катастрофически падал интерес к работе в деревне. Характеризуя настроения этого переходного времени, Вера Фигнер писала в 1883 г. в своих показаниях: «Петербургские члены („Земли и воли“. – Ш.Л.)… с удивлением и презрением стали смотреть на тишину саратовских сел и тамбовских деревень; отсутствие там всяких признаков активной борьбы, видимая безрезультатность пребывания в деревне целых десятков лиц возмущали их до глубины души»[1246]. Ослабление интереса к деревенской работе не сопровождалось ростом организационной и агитационно-пропагандистской работы среди городского пролетариата. Сторонники нового, «политического» течения не пересматривали принципиальных взглядов народничества на социально-экономические отношения в России. Разочарованные в прежних формах работы, направленных к поднятию крестьянства на «социальную революцию», они переносили теперь свои надежды не на массовое движение городских рабочих, а главным образом на самих себя, на свою собственную революционную деятельность. Интеллигенция больше, чем когда-либо становилась в центре всех революционных надежд и планов народничества. При таком положении и настроении часть народников ухватилась за то средство, которое временно могло создавать и создавало иллюзию их силы и успеха, хотя в действительности оно было признаком слабости и в конечном счете способствовало их поражению. Они ухватились за оружие индивидуального террора.
Террор начался в 70-х годах как прием самозащиты и мести против жестокостей и глумлений правительства. Таковы были выступления против шпионов, таков был поступок Веры Засулич; в известной мере такой характер имел даже террористический акт против Мезенцова. Но постепенно взгляд на террор меняется. Н.И. Кибальчич, один из «первомартовцев», показал на допросе: «Сначала я, как и другие революционеры, смотрел на террористические акты, как на действия самозащиты партии против жестокостей правительства, как на выражения мести за преследования социалистов. Позднее террористическая деятельность в глазах партии, и в том числе и меня, стала представляться не только как средство для наказания начальствующих лиц за их преследования социалистов, но и как орудие борьбы для достижения политического и экономического освобождения народа»[1247].
Первыми к такой оценке террора особенно явно стали склоняться некоторые народники, работавшие на Украине. Систематически отстаивал новые взгляды землеволец Валериан Осинский, действовавший главным образом в Киеве, где он возглавлял отдельный террористический кружок. В тесном контакте с ним находился другой землеволец, Дмитрий Лизогуб. В октябре 1878 г. Осинский из Одессы извещал товарищей по «Земле и воле», что он и его группа рассчитывают приступить скоро к изданию журнала на украинском языке «с террористическим направлением»[1248]. В предсмертном письме к товарищам (Осинский был повешен в Киеве в мае 1879 г.) он утверждал, что «ни за что более», кроме террора, революционная партия в России «физически не может взяться»[1249].
Несколько позже, чем на Юге, в Петербурге оформилось внутри землевольческой организации террористическое течение, к которому примкнули Ал. Михайлов, Квятковский, Морозов, Зунделевич, Тихомиров. В их среде нашла горячую поддержку инициатива народника А.К. Соловьева, приехавшего в Петербург с намерением убить Александра II. Это покушение, состоявшееся 2 апреля 1879 г., оказалось неудачным. Соловьев был схвачен и повешен.
Накануне покушения Соловьева было решено, что типография землевольцев временно прекратит работу и что все «нелегальные» должны уехать из Петербурга, а следовательно, прекратятся «занятия» в петербургской рабочей среде. Плеханов, который вместе с несколькими своими единомышленниками протестовал против планов террористов, говорил им тогда: «Под влиянием ваших затей наша организация вынуждена покидать одну за другой наши старые области деятельности, подобно тому как Рим покидал одну за другой свои провинции под напором варваров»[1250].
На разрушительное действие террора, дезорганизующее революционное рабочее движение, законно сетовали, как вспоминает Плеханов, руководители «Северного союза русских рабочих». «Чистая беда, – восклицал Халтурин, – только-только наладится у нас дело, – хлоп! шарахнула кого-нибудь интеллигенция, и опять провалы. Хоть немного бы дали вы нам укрепиться»[1251].
Террор поглощал львиную долю средств организации. По мере его расширения прекратился приток новых сил в те самые «деревенские поселения», с которыми сравнительно лишь недавно связывалось столько народнических надежд.
Террор как система способен был оказать тормозящее влияние на развитие революционной инициативы и самодеятельности масс, перенося центр тяжести борьбы на действия горстки интеллигентов, непосредственный успех которых не мог изменить существующего политического строя. Отдельные активные рабочие, втягивавшиеся в террористическую деятельность, пропадали для рабочего движения. Вера Засулич, покушение которой на Трепова столь неожиданно для нее самой оказалось предвестником и началом новой, террористической полосы в народническом движении, свидетельствует: «Рабочие, распропагандированные еще при „Земле и воле“, сами увлеклись террором и приняли в нем блистательное участие; но для этого участия они, по самым необходимым условиям конспирации, должны были совершенно изолироваться от массы своих товарищей. Удаление же из рабочей среды таких людей, как Халтурин и другие рабочие-террористы, не могло не действовать гибельно на едва начинавшееся движение»[1252].
В.И. Ленин впоследствии многократно разъяснял ошибочность террористической тактики. В руководящей статье первого номера первого большевистского органа, «Вперед», Ленин, учитывая опыт всего русского революционного движения, предостерегал от таких приемов борьбы, как террор. «Русский террор, – писал В.И. Ленин, – был и остается специфически-интеллигентским способом борьбы… Факты свидетельствуют неопровержимо, что у нас индивидуальные политические убийства не имеют ничего общего с насильственными действиями народной революции»[1253].
* * *Застрельщики новых методов встретили, особенно на
