На языке врага: стихи о войне и мире - Александр Михайлович Кабанов

class="v">волонтер с гранатовым соком.

Кто-то мне подмешал в судьбу

клофелин причастия, на удачу,

я такие фильмы видал в гробу,

белый свет – копеечка, дай мне сдачу.

Дай мне снег, просеянный сквозь зурну,

тот, что в праздник поет, не тая:

богомол съедает свою жену —

потому, что она – святая.

«Степь горит, ночной огонь кудрявится…»

Степь горит, ночной огонь кудрявится,

дождь, вслепую, зашивает рот,

кто-то обязательно появится:

Нобеля получит и умрет.

Вспыхнет над славянами и готтами

древняя сверхновая звезда,

жизнь полна любовью и пустотами,

и бесплатной смертью навсегда.

Достаешь консервы и соления,

бутылек с наклейкою «Престиж»,

дернешь рюмку, и на все явления

в стеклышко обугленное зришь.

Холодок мерцающего лезвия,

степь горит, незнамо отчего,

русский бог, как русская поэзия:

вот он – есть, а вот и нет – его.

«Говорит мне господь: не храпи, будь человеком…»

Алексею Остудину

Говорит мне господь: не храпи, будь человеком,

возлюби меня, как самого себя, ибо сам – одинок,

кем я только не был: колобком, блином, чебуреком,

убежал от всех, одичал, до костей промок.

Не храпи, угрожает мне идол из Хаммурапи:

отрыгни, а затем повернись на левый бочок,

тили-тили тесто, верни меня к маме-папе —

слишком много мяса оставил серый волчок.

Так церковным кагором пахнут деепричастья,

так в потемках души почему-то светло, как днем:

не буди человека, когда он храпит от счастья —

или это – бедное счастье храпит о нем.

«Помню, как я летел в одном лоукосте…»

Помню, как я летел в одном лоукосте:

стюардессы разносили сонное зелье,

за бортом – облака из слоновой кости,

а пассажиры – сплошь террористы.

Снился мне секс в амстердамской любильне,

Шарль де Голль, золото Франции, башни и облака,

вдруг слоны попросили вернуть свои бивни —

вот ваши бивни, дорогие мои слоны.

Нас поимели шоколадным членом,

и мы катимся вниз по кроличьей норе,

если я совру тебе правду,

если я сорву для тебя стоп-кран?

Звук приземления цвета, небесного цвета,

кто-то меня аккуратно толкает в плечо,

это Ахмет, доброволец, поэт из игила,

истина рядом, а память – твоя могила —

чувствуешь: холодно-холодно – горячо.

«Были бы деньги, жили-были бы деньги…»

Были бы деньги, жили-были бы деньги,

пальцы длинные, да руки мои коротеньки,

не ездал бы я в поездах, когда поутру —

все, танцуя, выстраиваются поссать,

ну а ты – в пэт-бутылку, а после – идешь королём.

время пахнет падением, гривной, рублем.

Если б меня напугали чужою судьбой,

были бы деньги – ходил бы в музей-ресторан,

пил бы, и в зеркале морщил раздвоенно лбы,

как бы избавиться мне от быбы, быбыбы,

через талмуд преступая, библия входит в коран,

время срывает пожарный стоп-кран у арбы.

Низменный горец, привыкший к британским часам,

красные деньги прилипли к твоим волосам,

где твоя родина, были бы деньги и ночи,

ты бы обрезал все «й» у своих многоточи,

выбрал невесту для сына, которую сам.

«Вот один из доносов…»

Вот один из доносов.

Входит доктор Навуходоносор,

говорит: «А зачем вы влюбились в ЛОРа,

поднимите чугунные уши,

растопырьте янтарную жабру,

позовите моих ассистентов —

мосье Чикатило и мисс Чупакабру.

Наплевать из какого вы племени,

стаи, улуса —

я проверю всех вас на предмет

абсолютного слуха и вкуса…»

– 18;

– восемнадцать, пельмени;

– 37;

– по статье за измену;

– 53;

– сталин внутри;

– 86;

– серая шерсть;

– 102;

– лег под ментовскую крышу.

Я тебя чувствую, мальчик, я тебя слышу,

это я украл твои стихи и ложки,

что желаешь ты, взамен, брателло?

Запах свежевылизанной кошки.

Чтоб у мамы сердце не болело.

«Был бы я полубогом, крышующим воду и глину…»

Был бы я полубогом, крышующим воду и глину,

наполовину пустым или полным наполовину,

снизу – покрыт корой, а сверху – в пчелином рое:

то одно, то второе, дробью – одно второе.

Был бы я Полуботком, гетьманом на подхвате,

в берцах от волонтеров или в кацапском халате:

курил бы файну люльку, стучал бы вдовам у шибку,

ловил бы сказку на старика и рыбку.

Это теперь я такой – одинокий, цельный,

ибо книга нашей жизни – список расстрельный,

где у всякой сказки есть конец оптимальный —

то он радужный, а то и гетеросексуальный.

«Леонардо да Винчи пришел…»

Леонардо да Винчи пришел

со своей некрасивой подругой,

кто-то из мавзолея ушел

со своей некрасивой подругой.

Джоныч Ленныч ботинки надел

и завыл негритянской белугой,

кто-то полуботинки одел

со своей некрасивой подругой.

Говорю я тебе, Иисус:

как подруга твоя некрасива,

и волной намотает на ус —

корабельные мощи прилива.

Ходят финны-дельфины юрбой —

в Петербурге раскачивать лодку,

что, подруга, мне сделать с тобой:

хочешь водку, а может быть – водку?

Разбавляют славянскую кровь

угреватой афинскою кровью,

затвердеет в секс-шопах морковь,

одиночество – лечат любовью.

Отгудела