Сука - Пилар Кинтана
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К полудню следующего дня дождь прекратился, и Дамарис снова отправилась искать собак. Было серо и довольно свежо, а воды на землю вылилось столько, что все затопило. Шлепая по лужам, она еще раз обошла те места, где побывала прошлой ночью, но потоки стерли все следы. Не осталось их и на главной дороге; там так же, как и повсюду, стояли лужи, но и по этой дороге она пробежала из конца в конец. Зашла к соседям – рассказать, что случилось, и дать совет – приглядывать за собаками. Сначала к прислуге в дом инженера, там работали деревенские, так что происшествию они никакого значения не придали, а потом к сестрам Тулуа, и вот они-то, души не чаявшие в своем лабрадоре, горячо посочувствовали Дамарис и даже пригласили к обеду.
Вечером Дамарис отправилась в дом доньи Росы, опустевший после того, как сеньор Хене умер, а у нее самой рассудок вконец помутился. Сеньоре Росе и до смерти мужа случалось забывать имена людей, терять вещи и смешить людей разными выходками: наложить, к примеру, тройной слой косметики на глаза и губы или засунуть мобильник в морозилку. Со смертью сеньора Хене состояние сеньоры Росы ухудшилось. Она уже не помнила, какой на дворе год, полагая, что по-прежнему живет девушкой в Кали, пускалась в пляс, заслышав звуки национального гимна, или думала, что они с мужем только что приехали в эти горы и ждут доставки стройматериалов, чтобы начать строить дом. Она могла потеряться в своем доме, подолгу застывала с открытым ртом и бессмысленным взором, разговаривала со стенами и даже забывала опрокинуть рюмочку – это она-то, кто раньше был так неравнодушен к водке и прикладывался к бутылке практически каждый день!
Поскольку своих детей у нее не было, приехала племянница и все взяла в свои руки. Тетушку она поместила в пансионат для старушек в Кали, а дом с участком выставила на продажу. И пока собственность продавалась, племянница, как раньше и ее тетя, продолжала платить Дамарис и Рохелио, чтобы те ухаживали за домом. Он занимался садом и мелким ремонтом, а она – уборкой.
Собака бывала на этом участке с Дамарис каждую неделю с тех самых пор, как ее принесли сюда, наверх, и вот Дамарис пришло в голову: а не там ли она? Ведь могла же она прибежать туда, где ей так нравилось валяться – на бетонной площадке заднего двора, прохладной и сухой в любую погоду.
Но собаки не было – ни на заднем дворе, ни в каком другом уголке этого участка, самого большого на горе. Дамарис проверила все: дом, сад, лестницу к дому, длинную кромку скал, тропинку к ущелью и ручей, после всех этих дождей прыгавший по нему бурным потоком, переливаясь поверх дамбы, которую выстроил когда-то покойный сеньор Хене.
Солнце не вышло из-за туч и на второй день, и с неба опять ливмя лило до самого обеда. Пообедав, Дамарис вышла из дому, когда в воздухе висела уже только морось, такой слабенький дождичек, которого и глазами не видишь, и кожей его вроде не ощущаешь, однако мочить-то он мочит. И вот под этой моросью она обошла тропинки, известные только охотникам и пильщикам деревьев. Никаких следов собак. Ближе к вечеру осадки прекратились, но тучи так и не разошлись, и день таким и остался – серым и холодным.
На обратном пути она наткнулась на массовый исход муравьев: тысячи и тысячи муравьев шагали по сельве, словно армия. Муравьи черные и муравьи средние поднимались из своих подземных муравейников и сплошным ковром покрывали все вокруг, забирая по пути все, что ни попадется, – и живых, и мертвых. Ей пришлось бежать, чтобы выбраться из муравьиной массы, но некоторым мурашам все же удалось забраться по ее ногам, и, пока она их с себя стряхивала, они успели-таки покусать ей руки и ноги. Муравьиные укусы горели огнем, но боль проходила быстро, и волдырей после себя они не оставляли.
Поток муравьев достиг хижины через четверть часа после нее самой, так что Дамарис с ногами забралась на пластиковый стул и сидела, поджав под себя ноги, пока они выполняли работу чистильщиков. Через два часа ни следа не осталось ни от муравьев, ни от тараканов, которых они вытащили из щелей и унесли с собой.
В ту ночь так сильно похолодало, что Дамарис пришлось укрыться полотенцем – самой толстой тканью в доме. А вот дождя не было. На третий день солнце все же прорвалось сквозь тучи, небо и море заиграли красками, и сразу потеплело. Дамарис уже собиралась выйти из дома, когда вернулся Рохелио, а через считаные минуты, выскочив из леса, примчались собаки. Грязные, усталые и отощавшие. Дамарис уж было обрадовалась, но тут же поняла, что прибежали только Дэнджер, Оливо и Моско, и разрыдалась.
Рохелио, проведя в открытом море пятеро суток, пришел голодный и уставший, но все же отправился вместе с ней в лес. Следы трех псов они обнаружили на главной дороге и дошли по ним до самой Ла-Деспенсы, где скалы закончились и начался еще один проливчик, который, ясное дело, псы преодолели вплавь. Ни следа ее суки они не увидели.
Рохелио выходил на поиски вместе с Дамарис каждый день. Они побывали и за Ла-Деспенсой, дошли до рыбоводной фермы и даже проникли на закрытую территорию военно-морского флота, что было запрещено. Там сельва оказалась еще более мрачной и таинственной, со стволами деревьев толщиной в три Дамарис, если их поставить спиной к спине, и подложкой из палой листвы такой толщины, что ноги порой утопали в ней до середины голенища резиновых сапог.
Из дома они выходили после обеда и возвращались поздно вечером или ночью, полумертвые от усталости, с ноющими во всем теле мышцами, с порезами от пампасной травы, покусанные насекомыми и потные или – вымокшие до нитки, если попадали под дождь.
