Дело крестьянской жены Катерины Ивановой (История о том, как одна баба дело государево решила) - Екатерина Константиновна Гликен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С этим делом, однако, предстояло доложиться начальству с тем, чтобы стало оно известно Императрице.
Александр Николаевич любовно собрал листы, писанные его рукой и перечитал:
«Дело крестьянской жены Катерины Ивановой.
Тому несколько лет назад была означенная женка уличена в колдовстве против родственников своих, кои показали, что оная волшебница испортила двух баб в той же деревне, якобы разозлившись о том, что хотят они ее надел земли при каждогодном переделе, в свое самоличное пользование отобрать.
Ползуясь услугами диавольскими, оная Катерина Ивановна якобы с водой подкинула бесов сродницам своим в отместку за такие их дела.
Под плетьми Катерина Иванова показала на себя, что-де действительно волховала.
Всё сие записано было со слов разных людей.
Однако в Просвещенный наш Век осмелились мы, недостойные, о чем просим Высочайшего Прощения, применить новые методы, сообразно с науками для установления истинных причин происшествия.
Дерзнули сие действо мы исключительно потому, что не так давно проходило дело над другой дворой девкой Ириной Ивановой, в коей темноту и косность, а также суеверие и страхи показали не только крестьяне, но также и духовное сословие, и даже начальник местной канцелярии Угрюмов, о коем иначе, как в анекдоте и сказать нельзя. Тот означенный начальствующий, приставленный к тому, чтобы в округе всячески бесовскую заразу и суеверия искоренять, соблазнился о чревовещательнице, девке Ирине Ивановой, и вместо расследования учинил ей допрос, гадая о будущих событиях для себя и своей семьи. Как позже показала сама Ирина Иванова, она себя по младости лет оговорила и порченой лишь представлялась, таковой на деле не бывши. Каково же выглядел начальник той канцелярии, который не токмо не сумел отличить обманщицу от порченой, а еще и обманщице поверив, для своей ползы ей вопросы ставил о личной своей судьбе. По причине конфузливости ситуации, доселе об этом не упоминалось, но в наш просвещенный век не должно срамоту поощрять. Стало быть, тем руководясь, мы и решили открыть дело такое.
Только печаль наша о таких вот еще начальниках Угрюмовых, подвигла нас к таковому решительному поступку. О чем заранее просим.
И токмо зная, что темнота еще сидит временами не только в крестьянах, но и в должностях, остерегаяся следовать дремучим нравам взамен просвещению, призвали мы на помощь новые методы и науки.
Для сего действия учинили расспросы и духовным лицам, и медицинским лекарям.
И духовные лица, и лекарь показали, что кликушества никакого в той деревни с теми женкам не бывало, а только тоска от внутренних повреждений, стало быть, никто тех жонок не портил. А игуменья, да попы показали, что, супротив поверий, что волшебники причастий боятся, оная крестьянка Катерина Иванова и к исповеди ходила, и в монастыре ничем беса не выразила. А также показала крестьянка, будто под плетьми себя оговорила.
Благодаря таковым методам, закралось в сердце наше сомнение. Для разрешения чего задали мы вопрос и благородным лицам.
Из ответа оной дворянки Nской и заключили, что женку Катерину Иванову оговорили родственники ея, желая получить земли надел, который ей, признаться, по смерти мужа и не был положен, однако который за ней сохранялся благодаря милости хозяйки ея Nской.
Историю про диаволов крестьянка сочинила по многому знанию ее народных сказок, присовокупив знания о расположении городов, в которые муж ее отлучался.
За сим розыском пришли мы к противоположному первому мнению: не была крестьянская жонка Катерина Иванова волшебницей.
Но сродники оговорили ее, пользуясь тем, что народ у нас повсеместно всё еще темен и глуп и всяким россказням и обманщикам веры много имеет. А кликушами вся земля наша и по сей день наполнена, да токмо по большей части все это обманщики и вымогатели (как то указано в Высочайшем Указе о ростовских притворных кликушах), однако доверие безоговорочно от людей имеют. Тем сродники Катерины Ивановой и представились. И, если бы не применили мы некоторые методы новые (лекарские свидетельства, расспросы не токмо о волховании, но и о способе повседневной жизни и сродниках) вдобавок к прежним и не призвали на помощь науку, дело это оставалось бы неправильно решенным.
А вот и методы наши:
Самые широчайшие допросы каждого не в одной избе, а отдельно друг от друга.
Привлечение благородных особ показываний к крестьянскому делу.
Свидетельствования лекаря.
Составление мнения о жизни означенной оговоренной не токмо в деле волшебства, но и обычной.
За сим дерзновенную уверенность прилагаем, что способы эти помогут многих ложно обвиненных по суевериям и темноте, оправдать. Потому как вслед за означенным Высочайшим Указом считаем, что должны быть разграничены наказания, кому потяжеле, а кому помягче.
А к письму сему и надежы своя прилагаем, что и в деле много обсуждаемом нынче могло закрасться ошибочное суждение за неимением и неиспользованием означенных новых методов, что послужить весьма к оправданию может.»
Отложив бумаги, Александр Николаевич не без гордости и удовольствия вздохнул. Вскорости решится его судьба, его исследования будут положены в дело оправдания того самого Салтыкова. Фортуна снова вернулась в дом к Александру Николаевичу, на обвинении этого камергера он однажды возвысился, а теперь и на оправдании его же предстоит карьере взлететь.
В том, что дерзновенный доклад дойдет до Ея Величества он не сомневался. Оглаживая парик и поправляя воск, прилепленный давеча к нательному кресту, Александр Николаевич вышел с докладом из дому.
***
И доклад дошел. Дело разрешилось почти сразу. В этом же, 1765 году, Петру Васильевичу Салтыкову был зачитан приговор Императрицы, по которому, ему, по новым методам и допросам исследованному делу, к наказанию означалось следующее:
«…арестанту Петру Салтыкову нашим указом объявить, чтоб он, чувствуя в преступлениях своих угрызения совести, жил тихо и спокойно, прося Бога о прощении грехов своих, а не прибегал бы снову к таковым богопротивным и недействительным способам, каково безпутное той бабы (Аграфены) волшебство, если ж впредь какой и откроется на него донос, то подвергнувшись он вновь Нашему гневу, будет он, конечно, отправлен в монастырь в самый дальнейший край Нашей империи».
Однако, вплоть до 1769 года на Петра Васильевича Салтыкова продолжали сыпаться доносы о волшебстве, чему исходом послужил, опять же не без хитрости ума Александра Николаевича составленный, высочайший указ 1770 года «О предостережении судей от неправильных следствий и решений по делам о колдовстве и чародействе, и о наказании кликуш плетьми, яко обманщиц». А
