Дело крестьянской жены Катерины Ивановой (История о том, как одна баба дело государево решила) - Екатерина Константиновна Гликен

Снова вспомнился давний враг Александр Николаевича, напыщенный потомственный дворянин Щербатов, выступавший против таких, как сам Александр Николаевич. А всё же не так дурна была его книжица о падении нравов, где тот обличал стремление к роскоши, неумеренное сластолюбие. Все это ни шло нисколько к этой дремучей и темной стране, окончательно развращая лихие головы, не давая возможности совершенно никакой людям для обретения мечты, которая была бы согласна с строжайшими законами и запретами, издающимися теми, кто нажил все, попирая те самые указы и положения. Невеселые мысли все чаще одолевали Александра Николаевича. Он постарался сосредоточиться на другом, на поиске того самого дела, которое поможет императрице потрафить своему любовнику Салтыкову и вернуть его брата из дальнего соловецкого монастыря. Однако это оказалось затруднительным, продолжение дальше по делу Катерины Ивановой застопорилось, не шло, не хватало вестей из Ярославской губернии.

Ввечеру звали к офицеру. Александр Николаевич полагал сначала согласиться и быть, но передумал, решив все же выспаться.

Следующие четыре дня провел Александр Николаевич в тоске сердечной. Чтобы отвлечься продолжил изучать дело Катерины Ивановой из Ярославской губернии, которое, впрочем, за это время выучил на зубок. И все же чувствовал, что что-то осталось за ширмой слов, что-то было не так, а потому читал снова и снова.

«А прошлаго 1764 года пред праздником пророка Илии, а за сколко времени не упомнит, она, Катерина, по злобе таковой, что помянутой деревни крестьяне, показанной выше сего Андрей и брат его родной Петр же, которые тогда жительство имели в однм доме, отнимали у нее, Катерины, з детьми в тягле, мыслила во отмщение оным Андрею и Петру испортить Андрееву сноху вышеописанного сына ево Илии жену Анну Иванову, Петрову племянницу родную Параскеву Семенову, имеющуюся в замужестве той же деревни за крестьянином Семеном Афанасьевым, что и учинила таким случаем. Помня научение показанной женки, которая ей траву дала в поле, взяв она ту траву на дворе своем из щели, где она от времяни и взятья ее от оной женки всегда была на том дворе и, когда она з диаволами разговаривала, их в Выборг, в Петербург и в Москву посылала, той травы из щели не вынимала, налила в ковшике в доме своем на дворе воды, и ту траву во оную воду опустила и водила в той воде оную траву перстом, при том говорила такие речи: «В Анну да в Прасковью по одному диаволу взойдите!» И потом, выняв ту траву из оного ковшика, паки ее воткнула на дворе в ту в щелку, где и прежде был, со оною водою, имевшеюся в ковшике, пошла в дом к означенным крестьяном Андрею и Петру, которой состоит в близости от ее дому, и пришед в сени к тем крестьянам, в коих никого тогда не было, а хотя и были домашние в избе, а кто имянно, не знает, толко, как она в сени пришла, никто в те сени не выходил, и по приходе усмотрела стоящее в тех сенях ведро с водою, в которую воду, имеющуюся в ведре, она помянутую бывшую у нее в ковшике воду вылила, не чиня более прежняго никакого наговору, и, вылив, пошла в дом свой, и о том никому не сказывала, а когда те Анна и Прасковья ту воду пили, да кроме их и другие из домашних объявленных крестьян или и сами они, Андрей и Петр, не пили ль — того она, Катерина, не знает. Толко после оного, как она воду ис ковшика в ведро выложила, спустя недель с десять оные Анна и Прасковья стали кликать, что их она, Катерина, испортила. А ныне они, Анна и Прасковья, кличут ли, того она не знает, и кроме тех дву женок она, Катерина, никого не парчивала, и волшебства за собою никакого не имеет, и при кладении в ковш в воду травы толко проговорила, что в Анну да в Прасковью по одному диаволу, взойдите, а чтоб взошли те два диавола, называющияся Иваном да Андреем, которыя прежде по научению женки был во услугах у нее, того не говорил, и более вышеписанного она с теми диаволами знакомства не имела, и куда они девались, она не знает, и после того, как она из них одного в Москву посыла, более к ней не прихаживали, и других никаковых волшебников и волшебниц она, Катерина, не знает, и покзанных испорченных ею женок Анну и Прасковью она, Катерина, излеичить и, ежель подлинно в них есть диаволы, то их вызвать она, Катерина, не может.»

Александр Николаевич глубоко вздохнул и сделал еще несколько пометок на своем отдельном листе против первой записи, в которой спрашивал себя о причинах такового поведения. Почти к каждой строке появилась новая запись, отчеркнутая от прежней, с ответами или новыми вопросами, ожидать приходилось только донесений о показании духовника Катерины Ивановой и разрешения вопроса об освидетельствовании Анны и Параскевы.

Теперь заметки выглядели так:

«С. 2 Ворожила, пока муж был в отлучке. Что это? Выгораживает мужа? Частенько муж и жена посвящены бывают в дела друг друга. Проверить и мужа.

Нет. Муж умер. Катерина овдовела.

С. 4 Призналась в ворожбе и ворожила после смерти мужа. Вдова. Зависть?

Нет. Злоба на то, что хотели отобрать землю, бывшую у нее с детьми в тягле после смерти мужа.

С. 4 по пятую — обширные географические познания Катерины Ивановой?

Дознаться, чем занимался муж, очень может быть, что о времени путешествия знает от мужа. Приметно, что в первый раз появилась трава во время отлучки мужа, возможно, отлучки в Санкт-Петербург или Москву»

Бывала ли на причастии, принимала Святые Дары, давно ли?»

Анна и Параскева

Каково их состояние?

Но пока что было очевидным, что розыск вел к тому, что Катерина колдовала и портила родню, потому что те отобрали у нее земельный надел, без какового она с детьми, оставшись без мужа, прокормиться не могла. Оставаясь на положении содержанки в мужнином доме, Катерина Иванова оказалась бы полностью бесправной и понукаемой всеми. Пропитаться на работе диаволов тем, чтоб сообщать вести о пропавших, было несподручно, могли донести.

Однако, Катерина могла каким-то способом исхитриться и оставить землю за собой, несмотря на то, что та дана в тягло, то есть по мужу, и после смерти мужа не могла числиться за вдовой.

Александр Николаевич встал и большими шагами заходил по комнате:

— Конечно! Конечно,