Мой Милош - Литагент «Новое издательство»

4. Простите

Простите, достопочтенные богословы, за тон, не подобающийфиолетовым вашим тогам.

Я мечусь и ворочаюсь на ложе моего стиля,ища, чтобы вышло удобно, не слишкомнабожно, не слишком по-мирски.

Должна найтись середина, между абстракциейи впадением в детство, чтобы говоритьвсерьез о том, что и вправду серьезно.

Католические догмы как будто на вершоквысоковаты, мы тянемся на мысках, и тогда на одинмиг нам кажется: видим.

Но тайна Пресвятой Троицы, тайна первородногогреха и тайна искупленияброней покрыты против разума,

Который тщетно стремится узнать историюБога до сотворения мира и когдав Его Царствии вышел раскол на добро и зло.И что из этого могут понять одетые в белое девочки,идущие к первому причастию?

Хотя и седым богословам это слегка чересчур,и они закрывают книги, ссылаясьна недостаточность человеческого языка.

Но этой причины недостаточно, чтобыщебетать о сладком Младенце Исусе на мягком сене.

5. Бремя

Этот Мицкевич, чего им заниматься, когда он и так удобен.

Превращен в реквизит патриотизма в поучение молодежи.

В консервную банку – откроешь: мигает кадрами мультикапро стародавних поляков.

И католичество – не лучше ль оставить в покое?

Чтоб сохранился ритуал окропленья святою водицейи празднованья святок и проводов покойниковна почитаемые кладбища.

Всегда найдутся такие, что будут его трактоватьсерьезно, то есть политически.

Никогда я, однако, не мерялся силами с теми врагамиПросвещения, что слышат, как дьяволговорит языком либерализма и терпимости ко всем иноверцам.Увы, ко мне относилась американская поговорка,порожденная недобрыми чувствами:«Раз католик, навсегда католик».

6. Тщетно

Боги или всемогущи, но, судя по миру, который

сотворили, не благи, или благи, но мир ускользнул

у них из рук, значит – не всемогущи.

Шестилетним я чувствовал ужас в каменном миропорядке.

Тщетно потом я пытался укрытьсяв разноцветных атласах птиц, толстощекий хранительКружка любителей природы.

Чарльз Дарвин, несостоявшийся пастор, с горечью огласилсвою теорию естественного отбора, предвидя,что она послужит дьявольскому богословию.

Ибо она гласит торжество сильных и поражение слабых,а это и есть замысел дьявола, потому-тоего и называют князем мира сего.

Всё, что бегает, ползает, летает, умирает, – доводпротив божественности человека.

Обратился я к анти-Природе, то есть к искусству,чтобы вместе с другими строить наш дом из звуковмузыки, красок на холсте и ритмов речи.

Ежеминутно в опасности, мы отмечали наши днина каменном или бумажном календаре.

Готовые к тому, что из бездны холода воздвигнетсядесница и унесет нас вместе с нашейнезавершенной стройкой.

Но веря, что кое-кто из нас получит дар, благодатьвопреки силе тяготения.

7. Всегда мне нравился

Всегда мне нравился Мицкевич, но я не знал – почему.

Пока не понял, что писал он шифром и что это принцип поэзии,дистанция меж тем, что знаешьи что выявляется.

То есть важно содержание, как ядро в скорлупке, а как станутиграть скорлупой, уже неинтересно.

Ошибки и детские планы искателей тайнызаслуживают прощения.

Меня высмеивали за Сведенборгов[27] и прочие небылицы,ибо я выходил за рамки рецептовлитературной моды.

Злорадной гримасой искривленные мордыпитекантропов, рассуждавших о моих суеверияхнабожного ребенка,

Который не хочет принять одно доступное нам знание —о взаимном сотворении людейи совместном сотворении того, что называют истиной.В то время как я хотел верить в Адама и Еву,изгнание из рая и чаянье возврата.

8. Ну да, я помню

Ну да, я помню двор в усадьбе Ромеров,где помещалась ложа «Беззаветный литвин».

И в старости я стоял на моем университетском дворикепод аркадами, перед входом в костел Святого Апостола Иоанна.

Какая даль, но я мог бы услышать, как возница щелкает бичоми мы из Тугановичей гурьбой подъезжаем к воротам именияХрептовичей в Щорсах.

Чтобы в самой большой в Литве библиотеке читать книги,украшенные рисунком космического человека.

Если пишущие обо мне перепутают столетия,я сам подтвержу, что был там в 1820 году,склонившись над «L’aurore naissante» Якоба Бёме,[28]издано во Франции, 1802.

9. Не по легкомыслию

Не по легкомыслию, почтенные богословы,занимался я тайным знанием многих столетий —но по боли сердечной, глядя на ужасы мира.

Если Бог всемогущ, Он может это позволить,только если предположить, что Он не благ.

Откуда границы его могущества, почему таков,а не иной порядок сотворения – пытались ответитьгерметики, каббалисты, алхимики, рыцари Розы и Креста.

Лишь сегодня теории астрофизиков подтвердили быих предчувствия, что пространство и времяотнюдь не вечны, но имели свое начало

В одной невообразимой вспышке, от которой пошлиисчисляться минуты, часы и веки веков.

А они занимались тем, что случилось в лоне Божестваперед этой вспышкой, или как появились Да и Нет, добро и зло.

Якоб Бёме верил, что зримый мир возникиз катастрофы, как акт милосердия Бога,желавшего упредить расширение чистого зла.

Когда мы жалуемся, что земля – прихожая ада,то вообразим: могла бы она быть настоящим адом,без единого проблеска красоты и добра.

10. Мы читали в катехизисе

Мы читали в катехизисе о восстании ангелов —что предполагало бы некие деяния в пред-мире,прежде чем зримый космос был сотворен,только так мы умеем мыслить, в категориях «перед» и «после».

Даже если б в пред-мире жили целые полчищаневидимых ангелов, только один из них,проявляя свободную волю, взбунтовалсяи стал предводителем мятежа.

Точно неизвестно, был ли он первым и самым совершеннымиз призванных к жизни существили же темной стороной Самого Божества,которую Якоб Бёме называл Гневом Божиим.

Так или иначе, ангел прекрасный и сильный обратился противнепостижимого Единства, ибо сказал «Я»,а значит, отделился.

Люцифер, носитель темного света, называемый он же врагом,сатаной, в Книге Иова он государственный обвинительв хозяйстве Творца.

Нету хуже изъяна в деле рук Бога, Который сказал «Да»,чем смерть, то есть «Нет», тень от волиотдельного существования.

Этот бунт – демонстрация собственного «Я» и называется похотью,concuspiscientia, а потом его повторили на земленаши прародители. Древо познаниядобра и зла могло бы, как это открыли Адам и Ева,называться древом смерти.

Грех мира мог быть изглажен лишь новым Адамом,чья война с князем мира сегоесть война против смерти.

11. По мнению Мицкевича

По мнению Мицкевича и Якоба Бёме, Адам был таким,как Адам Кадмон из каббалы, космическим человекомв лоне Божества.

Он явился посреди сотворенной Природы, но ангельский,одаренный незримым телом.

Его искушали силы природы, взывая к нему(как продиктовал Мицкевич Арману Леви):

«Вот они мы, очевидности, формы, вещи, добиваясь лишь подчиняться тебе, служить тебе. Ты нас видишь, касаешься, можешь нами командовать взглядом, кивком. Видел ли ты когда-нибудь существо выше себя, бога, чтоб у него был взгляд и кивок повелевать стихиям? Веруй нам, ты настоящий бог для нас, ты настоящий господин всей твари. Соединись с нами, станем одной и тою же плотью, той же природой, уподобимся друг другу».

Адам поддался соблазну, и Бог наслал на него глубокий сон.

Когда он проснулся, перед ним стояла Ева.

12. И так вот Ева

И так вот Ева оказалась делегаткой Природыи втянула Адама в однообразный круг рождений и смертей.

Как будто Великая Матерь-Земля палеолита, что рождаети сберегает прах.

Отсюда, быть может, у мужчин страх любовных обетов,ибо они всего лишь обетованье смерти.

Наши сестры не согласятся с земною природой Евы,но у Якоба Бёме мы встретим и образ Евы иной,той, что получила и приняла призывстать матерью Бога.

Не забудем, однако, что Бёме говорит о мире архетипов,созерцаемых Богом, а значит, о таком,где не существует никакого перед и после,то есть вторая Ева вовсе не преемница первой,они стоят рядом, та и другая, под взглядом Творца.

Перетекают друг в друга, родные, ближе чем сестры.

Поразительный «Гимн на Благовещенье Пресвятой Деве Марии» молодого антиклерикала Мицкевича был написан прямо перед масонским гимном, известным как ода «Молодость», и прославляет Марию словами пророка, то есть Якоба Бёме.