Дивергент - Вероника Рот

У него золотистые растрепанные волосы и складка между бровями.

— Серьезно? — спрашиваю я без интонаций.

— Ага, — отвечает он. — Мне кажется, ты фактически бросаешь вызов природе.

Я стискиваю зубы и поворачиваюсь к цели, решая по хотя бы устоять на месте. Если я не могу справиться с первым заданием, как я собираюсь пройти весь первый этап?

Я с силой нажимаю на спусковой механизм, и в этот раз я готова к отдаче.

Мои руки отлетают назад, но я остаюсь на ногах.

Пулевое отверстие появляется на краю мишени, и я поднимаю брови, глядя на Уилла.

— Ну, вот видишь, я был прав. Статистика не врет, — говорит он.

Я слегка улыбаюсь. После пяти попыток я поражаю центр мишени, и тогда во мне происходит выброс энергии. Я проснулась, мои глаза широко раскрыты, руки тверды. Я опускаю пистолет.

Есть какая-то мощь во владении чем-то таким, что может принести столько разрушения. Иногда.

Может быть, здесь мое место.

Через некоторое время мы прерываемся на обед. Мои ладони пульсируют из-за пистолета, а пальцы с трудом распрямляются. Я массирую их, идя к столовой.

Кристина предлагает Алу сесть с нами.

Я стараюсь не смотреть на него. Каждый раз, когда я вижу его, я снова слышу его плач.

Я размазываю горох вилкой, а мои мысли по-прежнему возвращаются к тесту на способности. Когда Тори предупредила меня об опасности быть Дивергент, я почувствовала, как это отпечаталось клеймом на моем лице. Если бы я выбрала неверный путь, кто-нибудь обязательно бы это увидел.

До сих пор это не было проблемой, но я не чувствую себя в безопасности. Что, если я ослаблю защиту и случится что-то ужасное?

— О, да ладно. Ты не помнишь меня? — спрашивает Кристина Ала, делая сэндвич. — Всего несколько дней назад мы вместе ходили на математику. И я не тихоня.

— Большую часть математики я спал, — отвечает Ал.

— Это же было в первом часу!

Что, если опасность не так уж близко, и она ударит спустя много лет, а я могу это даже не увидеть?

— Трис, — зовет Кристина. — Она щелкает пальцами у меня перед лицом. — Ты здесь?

— Что? Что такое?

— Я спросила, запомнила бы ты меня, если бы мы учились вместе? — объясняет она. — Я имею в виду, только без обид, я, скорее всего, не запомнила бы тебя. Все Отреченные для меня на одно лицо. То есть… до сих пор, но сейчас ведь ты уже не одна из них.

Я смотрю на нее. Как будто мне нужны напоминания.

— Извини, я была груба? — спрашивает она. — Я привыкла говорить то, что думаю. Мама обычно заявляет, что вежливость — это обман в красивой упаковке.

— Полагаю, именно поэтому наша фракция не общается с другими, — говорю я с коротким смешком.

Искренность и Отречение не ненавидят друг друга, как, например, Отречение и Эрудиция, но они избегают друг друга.

У Искренности серьезные проблемы с Дружелюбием. Те, кто больше всего стремятся к миру, говорят, что будут продолжать обманывать, чтобы поддерживать видимое спокойствие.

— Можно мне здесь сесть? — говорит Уилл, постукивая пальцем по столу.

— Что, не хочешь общаться с приятелями из Эрудиции? — интересуется Кристина.

— Они не мои приятели, — отвечает Уилл, опуская поднос. — То, что мы из одной фракции, не значит, что мы вместе. Плюс, Мира и Эдвард встречаются, и я не хочу быть третьим лишним.

Эдвард и Мира, другие новички, перешедшие из Эрудиции, сидят в двух столах от нашего и так близко, что их локти касаются друг друга, когда они режут еду. Мира останавливается, чтобы поцеловать Эдварда. Я внимательно наблюдаю за ними. За всю свою жизнь я видела лишь несколько поцелуев.

Эдвард поворачивает голову и прижимает свои губы к ее.

Я резко выдыхаю и отвожу глаза. Часть меня желает, чтобы они перестали. Другая часть представляет, с легким отчаянием, какого это — чувствовать чьи-то губы на своих.

— Им просто необходимо быть столь демонстративными? — спрашиваю я.

— Она всего лишь целует его. — Ал бросает на меня неодобрительный взгляд. Когда он хмурится, его ресницы достают до густых бровей. — Они же не раздеваются.

— Поцелуй не предназначен для всеобщего обозрения.

Ал, Уилл и Кристина — все посылают мне одинаковые понимающие улыбки.

— Что? — спрашиваю я.

— Твое мировоззрение Отреченной, — поясняет Кристина. — У остальных из нас нет проблем с небольшой демонстрацией своих чувств на людях.

— А… — Я пожимаю плечами. — Ну… Полагаю, мне придется поработать над этим.

— Или ты можешь оставаться такой же холодной, — предлагает Уилл, в его зеленых глазах вспыхивает озорной огонек. — Ну, знаешь… Если хочешь.

Кристина бросает в него булочкой. Он ловит ее и надкусывает.

— Не приставай к ней, — говорит она. — Холодность — часть ее натуры. Типа как у тебя «знаю все обо всем».

— Я не холодная! — восклицаю я.

— Не беспокойся об этом, — говорит Уилл. — Это мило. Смотри-ка, как ты покраснела.

Такой комментарий заставляет меня покраснеть еще сильнее. Все остальные хихикают. Сначала я смеюсь через силу, а спустя несколько секунд уже от души.

Как здорово снова смеяться.

После обеда Четыре отводит нас в новую комнату. Огромную, с потрескавшимся скрипучим деревянным полом и большим нарисованным кругом в центре.

На левой стене зеленая доска… Доска для мела. Мой учитель с Нижнего Уровня использовал одну, но с тех пор я таких не видела. Возможно, это как-то связано с приоритетами Бесстрашных: тренировки на первом месте, технологии — на втором.

Наши имена написаны на доске в алфавитном порядке.

На другом конце комнаты на расстоянии трех футов развешены тусклые черные боксерские груши.

Мы выстраиваемся в ряд позади них, а Четыре встает в центре, там, где мы все можем его видеть.

— Как я и говорил сегодня утром, — начинает он, — следующее, что вы будете изучать, — это искусство боя. Целью данного обучения является подготовка вас к действиям; подготовка вашего тела к реакциям на угрозы и вызовы… Это все необходимо, если вы собираетесь выжить в Бесстрашии.

Я даже не могу думать о жизни в Бесстрашии. Все, чем заняты мои мысли, — это то, как не провалить инициирование.

— Сегодня мы пробежимся по технике, а завтра вы уже будете бороться друг с другом, — продолжает Четыре. — Так что, я рекомендую вам быть внимательнее. Тем, кто медленно учится, будет больно.

Четыре перечисляет несколько названий различных ударов, демонстрируя нам каждый из них: сначала сам по себе, а потом при помощи боксерской груши.

Я разбираюсь с этим, когда мы начинаем практиковаться. Как и с оружием, мне нужно несколько попыток, чтобы понять, как держать себя, как двигать телом, чтобы оно выглядело так же, как его.

С ударами сложнее, хотя Четыре учит нас только основам. Боксерская груша причиняет боль моим рукам и ногам, заставляя кожу краснеть, но при этом едва ли сдвигается с места, как бы я по ней не била.

Меня окружают звуки ударов о жесткую материю. Четыре ходит между посвященными, наблюдая за нами, за тем, как мы снова и снова повторяем движения.

Когда он останавливается передо мной, мои внутренности скручивает, как будто кто-то помешал их ложкой.

Он осматривает меня с головы до пят, не останавливаясь ни на чем… Исключительно научным взглядом.

— У тебя маловато мускулов, — говорит он, — значит, тебе лучше использовать колени и локти. Стоит вложить в них побольше силы.

Внезапно он нажимает рукой мне на живот. Его пальцы так длинны, что, хотя он касается одной стороны моей грудной клетки, его ладонь достает и до другой. Мое сердце бьется так сильно, что я чувствую боль в груди, и я смотрю на него широко распахнутыми глазами.

— Никогда не забывай держать напряжение здесь, — говорит он тихим голосом.

Четыре убирает руку и отходит. Я чувствую тяжесть его ладони даже после того, как он ушел. Странно, но я вынуждена на пару секунд остановиться и отдышаться, прежде чем смогу снова приступить к упражнениям.

Когда Четыре отпускает нас на ужин, Кристина толкает меня локтем.

— Странно, что он не переломил тебя пополам, — замечает она, морща нос. — Он пугает меня до чертиков. Этот его тихий голос.

— Да уж. Он такой… — Я смотрю на Четыре через плечо. Он спокоен и поразительно хладнокровен. Но я не боялась, что он навредит мне. — Безусловно пугающий, — говорю я наконец.

Ал, идущий перед нами, оборачивается, когда мы доходим до Ямы, и заявляет:

— Я хочу сделать татуировку.

Уилл позади нас спрашивает:

— Какую?

— Не знаю, — смеется Ал. — Я просто хочу чувствовать себя так, как будто действительно покинул старую фракцию. Прекратить плакать из-за них. — Когда мы не отвечаем, он добавляет: — Я знаю, что вы меня слышали.

— Да уж. Научишься успокаиваться, да? — Кристина тыкает Ала в его толстую руку. — Думаю, ты прав. Сейчас мы наполовину здесь, наполовину там. Если мы хотим идти вперед, надо выбрать сторону.