Секрет виллы «Серена» - Доменика де Роза
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Затем, когда ты подходишь к столику, тебя встречают как любимого родственника. Открывают вино, брускетта появляется перед тобой, словно ты блудный сын во плоти. А как приветствуют детей! После Англии, страны, где выйти в люди в компании кого-то ниже метра – это почти оскорбление, итальянское отношение к детям – просто бальзам с небес. Высокий стул? Без проблем. Паста без соуса? С удовольствием. Хочет порисовать на скатерти? На здоровье. И как насчет специальных антипасто от шефа, чтобы соблазнить маленького bimba[35]?
– Когда ты встречаешься со своим бывшим мужем? – спрашивает Петра.
– Он не бывший.
– Пока что, – сухо отвечает Петра.
– В субботу. Он говорит, что придет все обсудить.
– Что ж, главное – не сдавайся слишком легко.
– Что ты имеешь в виду? – уязвленно спрашивает Эмили.
– Я тебя знаю, Эм. Ты обязательно впадешь в одно из своих «как скажешь» состояний. Пол бросил тебя, помни. С него объяснения. Не позволяй ему вернуться с танцами обратно, как в прошлый раз.
– Ты думаешь, он хочет вернуться?
– Господи, я не знаю. Ты хочешь, чтоб он вернулся?
– Да. Нет. Я не знаю.
– Ну, как я уже сказала, не давай ему командовать. Я знаю, какой он. Никогда не забуду, как он выселял всех жильцов, чтобы продать их квартиры застройщикам торгового центра.
– Он безжалостный. Раньше мне это казалось привлекательным.
– Упаси господи.
В трубке что-то гудит, когда Петра на секунду замолкает. Эмили слышит глубокий вдох.
– Ты куришь? – спрашивает она.
– Всего одну или две в день. После еды.
– Сейчас десять вечера.
– Я поздно ела.
– Из-за чего начала? – спрашивает Эмили.
– Ну не знаю. Беспокоюсь о детях, о работе, о деньгах…
– Разве Эд не помогает?
– Я даже не знаю, где он. Последнее, что от него получала, – это открытка на день рождения Джейка. На два месяца позже.
Еще одна затяжка. Потом Петра внезапно говорит:
– У меня есть фото Майкла.
Эмили вдруг понимает, что затаила дыхание, словно ожидала этого; как будто каким-то образом все события прошлой недели вели именно к нему. К Майклу. Ее первой любви.
– Фото? – шепчет она.
– Да. Оно было в газете. Что-то про суперкрутую операцию на мозге, которую он проводил. Хочешь, отправлю тебе статью?
Сердце Эмили бьется так, что она удивляется, как Петра в своем Брайтоне его не слышит.
– Да, – говорит она. – Да, пожалуйста.
Эмили встретила Майкла в Лондоне, в университете. Она изучала английский в Университетском колледже Лондона, а он был студентом-медиком. Стоял летний вечер, и она играла в невероятно напыщенной постановке «Бури» на Гордон-сквер – одной из тех потаенных маленьких лондонских площадей, окруженных высокими зданиями университета. Когда она закрывает глаза, то все еще чувствует запах пыльных платанов и мягкий гул лондонских дорог. И видит тот самый металлический отблеск светлых волос Майкла, когда он повернулся к ней и сказал:
– Ты участвуешь в этом дерьме?
Учитывая, что в тот момент на ней было неудач-ное платье елизаветинской эпохи и она предлагала ему символическую чашу с водой, чтобы «очиститься», вопрос был явно излишним. Но как хорошо она помнит свое жалкое стремление отречься от этой постановки.
– Вроде того, – сказала она, стоя на одной ноге под тяжелыми юбками. Роль Миранды, за которую жестоко боролись десять с лишним более уверенных и симпатичных девчонок, внезапно стала незначительной, даже постыдной. – «О дивный новый мир, в котором есть такие люди».
После выступления (режиссер не разрешил им выходить на поклон, заявив, что это «разрушит чары пьесы») Эмили снова увидела Майкла. Публика расходилась, кидая бычки в очищающую чашу, но Майкл все еще был там – сидел один во втором ряду, с той самой улыбкой, которая стала ей такой близкой: наполовину ироничной, наполовину очаровательной.
– Поздравляю, – сказал он торжественно.
– Я была ужасна.
– Ты была чудесна. Фердинанд был ужасен.
– Он никак не мог запомнить слова.
– Нет, но мог бы интересоваться Ариэлем больше, чем тобой.
Ариэля играл («вопреки канону», объяснил режиссер) крепкий игрок в регби из Солфорда. Майкл был прав в отношении наклонностей Фердинанда.
Эмили помнит, как стояла в тенистом саду, чувствуя последние лучи солнца на лице и слушая, как голоса последних зрителей отдаляются и отдаляются, пока не превращаются в еле слышный припев для основного действия. Она помнит, как стояла там в своем дурацком парчовом платье (где Миранда нашла такое?) и чувствовала себя нелепо, головокружительно счастливой. Она ничего не сказала, потому что знала, что Майкл вот-вот полностью захватит ее жизнь. Это было потрясающе успокаивающее чувство.
Майкл встал и, наклонясь к ней, нежно убрал прядь волос с ее лба.
– Можно? – вежливо спросил он.
Что бы случилось, думает Эмили, если бы она сказала «нет»? Скажи она «нет», у нее бы был бойфренд весом в сто килограммов, который ждал бы ее в Холлсе? Или она дала бы обет добрачного целомудрия? Или с криком побежала бы обратно на вечеринку после спектакля, чтобы послушать, как режиссер читает вслух свои экспериментальные поэмы? Но конечно, она ничего этого не сделала.
Когда Пол в субботу приезжает на виллу «Серена», то поначалу выглядит напряженным. Пока он, аккуратно одетый в рубашку поло и чиносы (Пол – один из тех мужчин, которые чувствуют себя по-настоящему удобно только в костюме), идет в дом, то выглядит как и любой другой мужчина средних лет: седеющие волосы, держит талию в форме, не упуская возможности показать ее в любом фитнес-клубе, на любом вокзале, стоя в очереди у любой стойки отправления. Как он мог сделать ее такой несчастной? Но потом он улыбается давно знакомой, белозубой коварной улыбкой Пола, и ее сердце сжимается. Она знает его, знает так хорошо; знает, что у него аллергия на мед; что книга «Дети железной дороги»[36] доводит его до слез; что он думает, будто Луиджи Рива[37] играл в футбол лучше, чем Пеле[38]. Как он может от нее уйти? Это, должно быть, какая-то ошибка, должно быть, ошибка.
Пол приближается к входной двери, наступая по пути на шишки. Гости на виллу «Серена» обычно проходят через кухню, которая ближе к подъездной дорожке, но этот визит почему-то должен быть абсолютно
