Шестнадцать - Анна Чиж-Литаш

— В последнее время ты все вечера дома, — мама сидела на краешке дивана и ловко перебирала спицами, ногой отталкивая клубок бежевых ниток. — Ты поругалась с девочками? — она оторвала взгляд от будущего шарфа и посмотрела на дочь.

Девушка сидела в кресле, поджав под себя ноги и щелкая пультом.

— Все хорошо, мам. Просто то одна заболела, то другая, — Алена повернулась к маме и постаралась улыбнуться. — Такой погодой приятно и дома посидеть, — она посмотрела в окно: снежный вихрь, облаченный в белое пуховое пальто, кружился под фонарем. Алена поежилась и отвернулась.

— Тебе нравятся новые друзья? — мама явно скучала и была настроена на душевный разговор.

Алена встала с места и подошла к окну. На секунду ей стало страшно. Она представила Ковтуна, который идет по улице, набросив на голову капюшон, и худыми руками борется с ураганом. Ему холодно, в животе — пусто, а в руках — сумка с пустыми бутылками.

«Господи, а если он упадет от бессилия и замерзнет. Насмерть!»

— Мама, один мой одноклассник бомж.

Екатерина Владимировна отложила спицы и внимательно посмотрела на дочь.

— В школе с ним запрещено общаться. Всем. Если хоть кто-нибудь подойдет, то будет сидеть с ним за одной партой или его постигнет та же участь, что и Олега… Его так зовут… Олег.

— У меня в школе был такой мальчик, — Екатерина Владимировна говорила тихо. Ее голос был мягким и теплым, как уютный шерстяной плед, которым Алена обожала накрывать ноги, когда лежала на диване и читала книги. — В то время не было такого явного разделения богатый или бедный. Все были одинаковы. Почти. Но этот мальчик был особенный. Его родители сильно пили, а других родственников не было. Он жил в бараке недалеко от школы…

— Мама, это те бараки, которые стоят за железнодорожными путями?

— Да.

— Помнишь, я была там. Лет пять назад, наверное, когда искала дядю Сергея.

— До сих пор не понимаю, как у тебя тогда хватило смелости туда пойти, — снова эта мягкая улыбка, едва тронувшая ее губы.

Алена рассмеялась, вспоминая свои злоключения с Ленькой тем прекрасным летом.

— Его звали Костя. Он был хорошим мальчиком. Ему просто не повезло с родителями, точнее, с судьбой, которую те выбрали.

— Вы общались с ним?

— У нас не было таких жестких правил, как у вас. Но общее мнение все же сделало свое дело. Разговаривать, играть с ним было стыдно. За этот поступок презирали и жестоко обижали. Да и желания как такового ни у кого из детей не было.

— А ты? Ты общалась? — Алена и сама не заметила, сколько надежды теплилось в этих словах.

— Нет, — Екатерина Владимировна пристально посмотрела на дочь, но в ее голубых глазах мерцали огоньки. — Но я помогала ему.

— Как? — девушка почти не дышала.

— Кормила и помогала с одеждой. Иногда дарила тетради и книги, — она сказала об этом так спокойно, будто рассказывала о том, как покормила соседскую кошку колбасой.

— Как кормила?

— Обычно, — рассмеялась она. — Забирала из дома оставшуюся после ужина еду. Иногда сама мало ела, заворачивая пищу в газету. Мама ни о чем не догадывалась. Не думаю, что она бы сильно разозлилась, но я все равно ей не рассказала. Боялась рисковать.

Из глаз Алены струилось восхищение. Екатерина Владимировна заметила это, и уголки ее губ слегка разъехались в стороны.

— Я знала, что поступаю правильно, — вздохнула она, разглядывая юное лицо дочери. — При этом молчала. Никто не знал, что я помогаю ему.

— Почему?

— Все просто, — она пожала плечами. — Мне было страшно и стыдно.

Алена опустила глаза, пристально рассматривая свои руки. Екатерина Владимировна вернулась к вязанию. Несколько минут в комнате царила тишина.

— Если ты хочешь ему помочь — помоги, — ее голос был спокойным. — Но сделай это так, как я, — она поправила очки в тонкой оправе и вернулась к шарфу.

Алена посмотрела на маму, но Екатерина Владимировна не подняла глаз, полностью погрузившись в вязание. Девушка молча пошла к себе в комнату, плотно закрыла за собой дверь и включила ночник. Забравшись на диван, укрылась пледом и прикрыла глаза. Она не хотела спать.

Лежала и думала о девочках и о Ковтуне, о новой жизни, в которой появились яркие и одновременно тусклые цвета. Не понимала, хорошо это или плохо. Думала о Жене Клюквиной и Марине — прошлой жизни, которая теперь была так далека от нее. Перед глазами мелькали картинки: Таня с сигаретой в руках; Карина, сидящая на корточках с бутылкой пива возле ног; Катя, толкающая одноклассниц, чтобы первой войти в столовую; Олег — всегда один, с опущенной головой. Вот он идет по школьному длинному коридору, вот сидит один за последней партой, положив голову на стол, а вот бредет по заснеженной улице, сжимая в руках тяжелые пакеты, в которых позвякивают бутылки. Лицо почти полностью спрятано под вязаный старый шарф, которым обматывался, оставляя лишь прорезь для глаз. Вот он останавливается и подбирает окурки, валяющиеся возле подъезда, а потом долго сидит на ступеньках и докуривает остатки табака.

Алена осознает, что сон затягивает ее, но картинки по-прежнему мелькают, будто она не спит, а стоит посреди улицы, наблюдая за этой странной и такой чужой жизнью.

Чувствует, как обмякшее тело погружается в теплую воду, и легкая улыбка озаряет ее лицо. Алена бежит по переулку, усыпанному песком и мелкими камушками. Знает каждый изгиб песчаной дорожки, каждую травинку, растущую вдоль заборов. Этот воздух — знакомый до мурашек по коже. Он пахнет теплой землей, огородами, переспелыми яблоками и солнцем. Она останавливается и прикрывает глаза. В переулках сознания ищет родные лица. Вот и бабушка — Анна Владимировна. Ее пепельные волосы всегда аккуратно уложены в тугой пучок на затылке. На поясе повязан фартук с незамысловатым рисунком в виде цветов. Под ним длинная юбка, прикрывающая ноги до щиколоток. Бабушка всегда носила только юбки, считая, что женщине негоже ходить в брюках. Она стоит на крыльце, медленно помешивая тесто в эмалированной желтой миске. «Конечно, это блины», — думает Алена и, отправив ей воздушный поцелуй, бежит дальше по улице.

Рядом дом Даши и… Вот они сидят на узкой скамеечке возле дома и листают какой-то журнал. Алена машет им рукой и, спрыгивая с калитки, бежит дальше. Вот дом бабушки Яни, а за забором тусклый силуэт Марины, спрятанный за пышным кустом смородины. Она сидит на стуле и гладит кошку Марфу. Алена радостно выкрикивает ее имя и галопом несется вниз по улице. На углу переулка два дома: Жени и Инны, чуть