Шестнадцать - Анна Чиж-Литаш

— Сука, — процедила она, сплюнув на пол. — Чтоб ты сдохла! — прокричала, теряясь в облаке дыма.

Она еще долго сидела на табурете и смотрела в окно. Форточка была открыта. Температура в квартире почти сравнялась с уличной. Но Таня продолжала сидеть, не двигаясь. От холода кожа покрылась сотнями маленьких пупырышек, ноги нервно дергались в тихом танце, а длинные волосы, напоминающие тонкую паутину, от порывов ветра разлетались в стороны.

Спустя час Таня закрыла окно, затем выключила свет. Поджав ноги к груди и обняв себя руками, она легла на деревянный пол кухни, который был усыпан маленькими снежинками.

Она была так прекрасна. Шелковый сарафан, усеянный красными маками на тонких стеблях; русые волосы, заплетенные в тугую косу; изящные ступни, касающиеся зеленого ковра.

В ее глазах было столько любви и восхищения, что слова, словно облака, исчезли из ее головы, оставив место одним эмоциям.

Она подбежала к Тане и схватила ее на руки. Они были такие мягкие, теплые, нежные, будто вся красота мира была сосредоточена на кончиках ее пальцев.

— Девочка моя, ты знаешь, что ты самая лучшая у меня? — ее смех слился с гулом шмелей, стрекотом кузнечиков, шепотом травы и беседами птиц. — Ты самая красивая, самая умная, добрая и нежная девочка в мире, — она чередовала слова с поцелуями, которыми покрывала маленькое личико.

Таня смеялась, в нетерпении подпрыгивая на месте. Мама продолжала говорить, но она не различала слов, они были слиты воедино, как песня, мелодия… Единственное, что тогда чувствовала — тепло. Оно было везде: внутри ее маленького тела и огромной, бездонной души, на коже ладошек и на острых коленках, над головой и в нескольких метрах от нее. Тепло обдувало ее золотистые волосы, целовало в щеки, играло с краем платья.

Счастье фонтаном вырывалось из нее, забрызгивая водой прохожих, которые вытирали теплые капли и улыбались в ответ девочке и ее маме.

— Мамочка, я тебя так люблю! — девочка смеялась, выкрикивая прекрасные слова. — Люблю больше всего! Люблю больше всех! Люблю тебя, слышишь?

Таня открыла глаза. Холодный пол, темнота, болит тело — первые мысли в голове. Она села, продолжая прислушиваться к голосам из сна. Провела рукой по щеке — вода. Снова плакала во сне.

Она притянула к себе старый шерстяной плед и уткнулась в него лицом. У головы лежала подушка, а в ногах еще одно одеяло. Таня ухмыльнулась, заворачиваясь в одеяло, пахнущее сыростью и старостью, как и их квартира. С трудом разогнув ноги, встала и вышла в коридор. Остановившись возле комнаты, прислушалась к глухой тишине, которую прерывали резкие вздохи холодильника в углу кухни и старых часов, размеренно тикающих над входной дверью.

В комнате никого не было. Лидия Николаевна ушла на работу.

— Работница, чтоб тебя, — Таня тяжело опустилась на кровать и с брезгливостью осмотрела комнату. Деревянный стол с тремя шуфлядами, стул, вдоль стены платяной шкаф с нишами, заполненный книгами, фотографиями и множеством бесполезных предметов: статуэток, открыток и потрепанных игрушек. Ковра не было. Со стен на нее смотрели бежево-желтые обои, умирающие, как и весь дом, от неизлечимой болезни, имя которой время.

Откинув одеяло, Таня встала с кровати и пошла в душ. Через десять минут она старательно наносила тональный крем на лицо. Тяжелые мазки, слой за слоем, ложились на кожу, пряча неровности и мелкие поры на юном лице. Взмахнув кисточкой, быстро распределила пудру, затем густо прокрасила и без того пышные ресницы. Следом за ними — черный карандаш и алая помада. Девушка довольно улыбнулась своему отражению, поворачивая голову из стороны в сторону, и не сводя глаз с зеркала, будто это были объективы фотокамер, которые ловили ее томные взгляды.

Натянув узкие джинсы и такой же обтягивающий серый гольф, схватила сумку с пола, наспех забросив в нее учебники с тетрадями, лежащие на столе, и вышла в коридор. В углу, рядом с дверью, стояли новые лакированные сапоги на шпильках. Таня улыбнулась. Протерев их щеткой, обулась и покрутилась перед зеркалом.

Открыв шкаф, сняла шубу с вешалки и опять подошла к зеркалу. Несколько секунд она разглядывала свое отражение, поглаживая каракулевый мех: такой мягкий и теплый.

При этом Таня не улыбалась. Воспоминания, как ледяная вода, привели ее в чувство, она знала, какую цену Лидия Николаевна заплатила за обновку. Ровно год она откладывала деньги, ограничивая себя во всем: одежде, еде, чтобы купить дочери шубу, о которой та мечтала. И она купила.

Таня обещала помнить об этом каждый раз, когда будет надевать шубу и видеть искрящийся под электрическим светом мех. Обещала. Но вскоре забыла о своих словах, погрузившись в повседневную реальность.

Щелкнув выключателем, она закрыла дверь, повернула ключ и выскочила на лестничную площадку, пропитанную запахами окурков, нечистот и нищеты.

Глава 6

Зима показалась Алене вечностью. Порой она не успевала запоминать дни недели, которые тянулись один за другим, плавно сменяя друг друга.

В последний месяц девушка мало времени проводила с одноклассницами. Таня две недели почти не появлялась в школе, а на вопрос: «Где она?», подруги пожимали плечами или отмахивались. Катя часто болела и пропускала занятия. Алена замечала ее болезненный вид, опухшие глаза и слегка дрожащие руки. Все это она списывала на грипп, который не отпускал ее уже около месяца. Алена внимательно слушала ее, кивая головой и искренне сочувствуя. Нo тень сомнения не покидала ее, преследуя по школьным коридорам и за письменным столом в своей комнате под ярким светом настольной лампы. За это время Алена ни разу нс слышала, чтобы Катя кашляла или чихала. У нее не было в руках носового платка, а голос не был скован болезнью. Она курила, как паровоз, и пила холодное пиво после занятий.

Думая об этом, Алена трясла головой, старательно отгоняя непонятные картинки, мешавшие ей дышать в привычном ритме. Боялась спросить Катю об этом или поделиться соображениями с Кариной и Таней. Они хоть и были вчетвером, но Алена ни разу так и не почувствовала себя четвертой, как чувствовала второй себя Таня или первой — Карина. Они были одним целым, Алена — просто шла рядом.

Порой ей безумно хотелось с головой погрузиться в их мир: такой странный, пугающий и одновременно мерзкий. С другой, была счастлива оставаться в неведении и жить на своей планете, где знала каждый уголок, не боялась заходить в него, не включая свет.

Но желание жгло ее худое тело. Любопытство росло, прогоняя страх, как рассвет выключает звезды