Сатира и юмор: Стихи, рассказы, басни, фельетоны, эпиграммы болгарских писателей - Петко Славейков

Там, в руководстве, попались на эту удочку, подписали ему на три месяца командировочное удостоверение, выдали положенную сумму крайне дефицитной инвалюты и отправили изучать заграничный опыт.

Чем занимался наш Сингвахумпак Дилиламбатори Хук в Луанда-Гурунди, на что тратил время, лично мне неизвестно — меня с ним рядом не было, и я не хочу, как некоторые наши самоедские писатели, болтать о том, о чем не имею ни малейшего представления.

Знаю только, что возвратился он из-за рубежа с опозданием на месяц и привез с собой в родную Самоедию, кроме пестрых занзибарских туфелек и еще множества других предметов из области женского туалета и домашнего обихода (всего пять нагруженных доверху нарт), парочку огромных странных животных с длинными-предлинными носами и похожими на тумбы ножищами. Животные эти были тамошнего, луанда-гурундийского происхождения и, по словам Хука, назывались в тех краях слонами.

На вопросы местных журналистов, зачем, мол, он приволок этих громадин аж с экватора, Хук только многозначительно улыбался, как бы говоря: потерпите немножко и скоро все узнаете. И тут же шмыгнул в снежный чум к красавице Салигутумбе, предварительно затащив вовнутрь поклажу пяти упряжек.

Он не вылезал оттуда целых три дня. Что он там делал, я не знаю, меня с ним рядом не было. Знаю только, что, появившись в конце концов на людях, обросший щетиной и заметно осунувшийся, Хук сразу же принялся пропагандировать луанда-гурундийский опыт. Как-никак государство давало ему денежки, и он спешил оправдать расходы.

Как сейчас помню, послушать его собралось все наше самоедское население. — от грудных детей до моей столетней бабки Хулугумбы Хахадамиры, которую я уже поминал в начале своего рассказа. Сколько нас, самоедов-то, и было — всего какая-то горсточка. Образовали мы круг перед министерством охоты и оленеводства и ждем. Хорошо помню, что стояла теплая, солнечная погода — что-то около 35—40 градусов ниже нуля.

Вскоре из министерства вышел наш Хук, ведя за собой гигантских смешных животных, называемых слонами. А возле Хука семенила его жена Салигутумба в своих радужных занзибарских туфельках, надетых прямо на босу ногу, как это, оказывается, принято в далеких тропиках.

Хук вступил на середину круга и коротко, но содержательно проинформировал нас о привезенных им из Луанда-Гурунди диковинных животных. Итак, слоны эти африканские; в отличие от азиатских, они легко привыкают к неволе, по убеждениям они вегетарианцы и пожирают за один прием около двух тонн зелени. Каждый из слонов заключает в себе от двадцати пяти до тридцати лошадиных сил и по производительности труда может заменить пятьдесят наших северных оленей.

— Что я, значит, и продемонстрирую сейчас на практике, — заключил свое короткое выступление Хук.

Тут же сотрудники министерства приволокли обыкновенные самоедские нарты, нагрузили их доверху шкурами, тюленьим мясом и жиром и впрягли в них пару оленей. Подгоняемые криками, руганью и пинками, олени с грехом пополам стронули нарты с места и с трудом протащили их вокруг министерства. После этого к первым саням прикрепили еще одни, таким же образом нагруженные. Теперь, как ни надрывались олени, нарты даже не шелохнулись, и после нескольких попыток животные капитулировали.

Тогда опять вперед вышел Хук и с торжествующей улыбкой велел запрячь в нарты слона, того, который поменьше, — самку. Самка, видно, была не в настроении, раза два съездила своим хоботом по головам служащих (одного из них даже пришлось отправить на «скорой помощи» в больницу), но все же позволила впрячь себя.

И на самом деле — могучее животное, черт возьми! Поперла по снегу — все равно что тянет за собой пушинку, а не двое перегруженных саней. Ай да луандагурундийцы! При таком-то тягле с любыми перевозками справиться немудрено!

Добавили к первым двум нартам еще несколько, а слониха их даже не почувствовала. Ей это все равно что дробинка. И только когда в караване уже насчитывалось около двадцати — двадцати пяти саней, она начала спотыкаться и приседать на заднюю левую ногу.

Демонстрация, стало быть, прошла вполне успешно. По коэффициенту полезного действия слон и вправду равнялся полсотне наших доморощенных оленей.

В тот же вечер коллегия министерства охоты и оленеводства приняла решение десятью голосами при одном воздержавшемся о повсеместном переходе на слоновью тягловую силу и о полной ликвидации нерентабельного оленеводства. В связи с этим и само министерство было переименовано в министерство охоты и слоноводства.

Целую неделю после этого все мужское самоедское население только тем и занималось, что поголовно ликвидировало крупный рогатый скот. Так разделывались мы с этими оленями, что небу было жарко. Не оставили ни одного, даже для музея.

Но не успели мы еще отдохнуть от кампании по убою, как разнеслась зловещая весть о том, что слониха померла ночью от холода. На другой день сдох и самец, но уже от голода. Собрать за день в нашей тундре две тонны мха и лишайника оказалось невыполнимой задачей.

В течение двух месяцев после этих печальных событий мы, самоеды, питались мороженой олениной, а когда она иссякла, разразилась наша национальная трагедия — люди стали умирать семьями сначала от систематического недоедания, а затем, как выяснилось, и просто от обыкновенного голода. На третий месяц в живых остался только я один, пишущий эти строки. Остался, вполне возможно, лишь для того, чтобы рассказать эту поучительную историю другим племенам и народам.

Я считаю, что, написав эти записки, я исполнил свой долг перед цивилизованным человечеством и теперь могу с чистой совестью переселиться туда, куда уже ушли мои самоедские братья и сестры, то есть туда, где царит вечное тепло и где едят три раза в день. Прощайте!

Перевод А. Полякова.

Добри Жотев

КОНСТРУКТИВНАЯ КРИТИКА ВЕСЕННЕГО ВЕТРА