Сквозное действие, или Как стать драматургом - Александр Михайлович Галин

Т а м а р а (плачет). Разве я бы приехала посреди ночи?.. Сама.

Э д и к (вдруг). Тамара, мне тоже снится… Море и горы… Мы с Машкой на пляже, а ты к нам по тропинке бежишь. Загорелая-загорелая, с сумкой через плечо. А в сумке виноград светло-зеленый, как елочная гирлянда, просто изнутри светится, до чего спелый виноград… Я даже плакат над собой повесил, как ты к нам с Машкой бежишь… Показать? (Оглядывается.) Куда же он делся?

Т а м а р а (вытирает слезы). Видела уже.

Пауза.

М а р и н а (подходит к Эдику). Эдик…

В о л о д я (Марине). Ты бы хоть оделась. Неудобно. Здесь же люди.

М а р и н а. Эдик, а я?..

Э д и к. А что ты? У тебя все впереди. А у меня здесь все! И море, и картошка, и песни, и друзья, которых уже нет… Здесь все, чего нет и уже никогда не будет… (Обнимает Марину.) Извини, Тамара.

М а р и н а (тихо). Нос откушу…

М а р и  П а л н а (входит, на глазах черная шелковая повязка, в руках часы). Пардон.

В о л о д я. Вы что, ослепли, Мари Пална?

М а р и  П а л н а (снимает повязку). Повязку я надеваю в белые ночи, чтобы спать. Хоть я почти ничего не вижу. Но белую ночь я еще вижу.

Э д и к. Бабушка, Тамара пришла.

М а р и  П а л н а. Я так и знала. Она пришла вместе со своим Базилио?

В о л о д я. Меня зовут Володя. Вольдемар.

М а р и  П а л н а. Оставьте. Эту сказку я знаю с детства.

В о л о д я. Какую сказку?

М а р и  П а л н а. Как Алиса со своим Базилио бродила по ночам вокруг бедного Пиноккио, чтобы отнять пять золотых.

Т а м а р а. Мари Пална, вы с первого дня невзлюбили меня. За что, не знаю. Может быть, вы мне не можете простить собачий воротник вашего первого мужа? Да, я взяла его. Взяла на свое демисезонное пальтишко, потому что зимнее пошить было не на что. Вы не забыли этот проклятый воротник? За который вы держали своего первого мужа. Не удержали. Он от вас убежал в Париж. И я от вас убежала…

В о л о д я. В Ульянку.

Т а м а р а. Помолчи.

М а р и  П а л н а. Алексис убежал в Париж без воротника. А ты в его воротнике, дорогая. В этом есть разница.

Т а м а р а. Слышишь?! Это она испортила нам жизнь! Только она!

Э д и к. Тихо! Тамара, возьми себя в руки! Сядь, Тамара!

М а р и  П а л н а. Тамара, вы знаете, который теперь час?

Т а м а р а (садится). Нет. Не знаю. И знать не хочу.

М а р и  П а л н а. Это очень печально, моя дорогая. К сожалению, мы живем во времени. И человек всегда обязан знать, который теперь час. Сейчас половина пятого утра.

Т а м а р а (тихо). Эдик, она издевается!

Э д и к. Тихо! Молчите! Все молчите! Дайте мне сказать!

М а р и  П а л н а. Уже половина пятого, Эдгар. Завтра мне необходимо выглядеть.

Э д и к. Ты уже выглядишь! Ты спала весь день. Минуту ты можешь подождать?

М а р и  П а л н а. Минуту, пожалуй, могу. (Садится.)

Э д и к. Бабушка, Тамара все поняла…

М а р и  П а л н а. Что она поняла? Что можно еще что-то вернуть?

Т а м а р а. Она думает, что я принесла ей собачий воротник. Нету его уже! Нету! Моль его давно сожрала! Слышите?

М а р и  П а л н а. Слышу. Я не глухая. Но у меня он пролежал пятьдесят лет, моя дорогая.

Т а м а р а. Я куплю тебе норку! Голубого песца! Бобра! Соболя! Что ты хочешь взамен, старая дура?!

Э д и к (кричит). Тамара!

Пауза.

Т а м а р а. Извините меня, Мари Пална! Ради бога, извините!

М а р и  П а л н а. Ради какого бога?

Т а м а р а. Я сейчас в таком состоянии… я как в пелене…

М а р и  П а л н а. Я тоже. Это просто белые ночи.

Т а м а р а. Мари Пална, я пришла сказать, что я не могу без Эдика.

М а р и  П а л н а. Я это знаю.

Т а м а р а. Откуда вы знаете?

М а р и  П а л н а. Ты не можешь без него. Но и с ним ты не можешь.

Э д и к. Бабушка, Тамара хочет все начать сначала.

М а р и  П а л н а. И ты ей все простишь?

Т а м а р а. Опять! Она опять! Господи!

Э д и к. Что — все?! Что — все?!

М а р и  П а л н а. Как она убежала от тебя с ребеночком к этому Базилио, оставив на столе записку: «Я жить хочу! Прощайте!» Эту записку я до сих пор храню в своей шкатулке.

Э д и к. Она не убежала… Я сам… я сам виноват. Я работал!

М а р и  П а л н а. Мой Алексис до семьдесят второго года ежемесячно присылал мне депеши из Парижа с просьбой вернуться к нему. Но я же не могла бросить тебя. В семьдесят втором он затих. (Крестится.) Вечная ему память. Вернуть ничего нельзя, мой мальчик. Время неумолимо… Хотя я сказала банальность…

Т а м а р а. Она боится, что я снова войду в этот дом, займу ее столик на кухне, часть холодильника… (Смеется.) Она меня боится!

М а р и  П а л н а. Я ничего не боюсь. В девяносто лет уже нечего бояться, моя дорогая. Первый мой муж — николаевский офицер, второй — буденновский комиссар… Эдгар, если уж начинать с начала, то только с самого начала. У тебя есть теперь Марина. (Улыбается.) Вот оно, твое начало.

Т а м а р а. Старая сводня!

Э д и к. Марина? Марина — девочка. Марина — ребенок. Я чувствую себя с ней, как будто она с другой планеты… Из другого времени! Хотя мы рядом — между нами триста лет! Триста!

М а р и  П а л н а. Ты заблуждаешься. Между мужчиной и женщиной нет никаких расстояний.

Марина достала косметичку, аккуратно пристроила зеркальце на сжатых коленях, тщательно намазывает ресницы.

М а р и н а. Дядя Володя, далеко отсюда до Петропавловки?

В о л о д я (раскинув руки). Здесь Петропавловка. Это уж точно.

М а р и н а (накрашиваясь). Я серьезно. У Петропавловки наши ночуют, прямо в автобусе. В гостинице мест не дали. Мне к ребятам надо.

В о л о д я. Выйдешь из парадной — направо до Невы, а там по набережной двадцать минут хода. Вон шпиль в окне. На него и держись.

М а р и н а (накрашиваясь). Спасибо, дядя Володя.

Э д и к. Тамара, а зачем нам в этой комнате оставаться? Я же ее поменять могу. Прекрасная комната. И вид из окна отличный… даже жалко… Всю жизнь здесь прожил… А как же ты, бабушка?

М а р и  П а л н а. Ты меня не жалей. Меня никто не жалел. Отреклись, как от старого мира. Когда мне еще и восемнадцати не было. Я выживу, мой друг. Не беспокойся.

Т а м а р а (закуривает). Ты меня не понял, Эдик.

Э д и к. Что я не понял?

Т а м а р а. Ты мне нужен, действительно нужен. Я не смогу без тебя. Но свою семью я тоже бросить не могу. Сколько мы с тобой прожили?

Э д и к. Десять лет! Целых десять лет!

Т а м а р а. Самых легких. Самых медовых. А с Володей уже шестой пошел. И каждый год за два. Как на Колыме. То Машка в больнице. То ремонт. То мать умерла. Сначала его. Потом моя. То квартиру получили. То диссертация его проклятая… И ни от чего не отмахнулась. Все сама. На