Длань Одиночества (СИ) - Дитятин Николай Константинович

Позади них раздавались команды и выкрики. Разворачивались пункты боепитания, огромные цистерны со сжатым отрицанием, лежали на устойчивых платформах. Воины руководили строительством дополнительных укреплений и артиллерийских точек. Ширина стены позволяла здесь же тренироваться. Летали странные механизмы Воли, цитирующие тезисы упорства и смелости.

— Здесь становится шумно, — произнес Никас. — Пройдемся?

Котожрица быстро кивнула.

Они встали и пошли по краю щита, а потом пересекли его и спрыгнули на железо надстройки. Стена преображалась на глазах, Воля была настроена использовать все свои ресурсы. Нужно было уходить отсюда, чтобы не попасть ненароком под тяжелую пяту строительной техники.

— Ну как вы? — раздался голос Солнышка. — Нужна помощь?

Оно вовсю принимало участие в подготовке обороны. Сотни рук-лучей поднимали грузы, держали каркасы, убирали мусор и, конечно, шлепали по ягодицам всех, кто имел неосторожность нагнуться.

— Все в порядке, — сказал Никас. — Спасибо.

— Тогда дай-ка мне пятеру, мужик, — протянуло Солнышко игриво.

Никас дал пять сверху, пять снизу, пять из-за спины, и пять через правое колено. Кроме того, двойное пять с прыжком.

— Отлично, — сияющее лицо растянулось в улыбке. — А ты не плачь больше, кошечка, хорошо?

И смахнуло эфемерным пальцем слезу с ее подбородка.

После этого Котожрица и Никас добрались до грузового лифта, который как раз собирался отправиться вниз за новыми полезными тяжестями. Они сели в центре платформы на куске какой-то не пригодившейся трубы.

— Так что было дальше? — спросил Никас.

— Я ушла из храма, и долгое время истязала себя, — надтреснутым голосом проговорила леди-рыцарь. — В наказание. Упала на самое дно. Никогда я не позволяла еще так над собой издеваться. Я… Прошла через такие гадости. Однажды я отдалась банде негативных тварей. Во мне прорезали отверстия для членов. Из ран текла кровь, смешанная с семенем.

Никас приподнял бровь, но ничего не сказал.

— А потом, валяясь в луже нечистот, как утопшая крыса, я вдруг услышала своим притупленным восприятием какое-то хныканье. Я поползла к нему, скрипя зубами от боли, потому что его беспомощность, отчаянье и страх беспокоили меня сильнее, чем раны. Это был котенок, еще не научившийся есть самостоятельно, почти младенец. У него совсем заплыли глазки. Шерстка слежалась от грязи. Хвостик кто-то откусил. Это была Шу-Шу. Я выходила ее как родного ребенка. Заботясь о ней, я преображалась. Исцелялась. Забота стала моим щитом от прошлого. И от одиночества.

— Значит, ты не всегда выглядела так?

— Нет, раньше, я была похожа на черноволосую бледную госпожу, — улыбнулась Котожрица. — Кошки изменили во мне все. В том числе и внешность. Я так рада, что нашла их.

Они помолчали, наблюдая за тем, как уходят вверх башни города. Лифт мягко гудел и подрагивал. Никас положил ладонь на хрупкое плечо сущности. Пальцы ощутили дрожь и нарастающее тепло. Котожрица коротко взглянула на него и несмело улыбнулась.

— Что скажешь? — спросила она. — Так себе история, да? Особенно по сравнению с тем, что сейчас чувствуешь ты. Мой случай гораздо проще. Но я так хочу тебе помочь. Сделать хоть что-то. Позволь мне позаботится о тебе. Я могу доставить удовольствие. Только не закрывайся, не уходи. Прошу.

Аркас убрал руку с плеча. Котожрица испуганно посмотрела на человека. И тут он мягко поцеловал ее, коснувшись носом щеки. Он ощутил аромат чистоты и свежести, шелковую гладкость губ, приветливое тепло, страстное сдавливание. Ласковые пальцы легли на основание челюсти Никаса, а потом скользнули вверх, взъерошив волосы на затылке. Котожрица чуть прикусила нижнюю губу журналиста, поцеловала заросший подбородок, и, склонив голову вправо, коснулась губами шеи. Никас шумно выдохнул и зарычал.

Он взял ее за талию, чувствуя пульсацию страсти, простукивающую обоих, словно горячий молоточек, бьющий в голову, сердце и пах. Прошелся пальцами по шелковой мантии вверх и вниз, наслаждаясь жаром, проходящим сквозь ее ребра.

Котожрица повернулась к нему спиной, прижалась, поймала правую руку Никаса и положила себе на грудь. Тот инстинктивно сжал, зарывшись носом в ароматные волосы, и услышал тонкий протяжный стон. Этот искренний звук пойманной добычи, распалил его еще сильнее. Черный коготь зацепил ворот рясы. Послышался треск разрываемой ткани.

— Прямо здесь? — спросила Котожрица, со смесью страха и желания. — И это существо тоже будет участвовать?

— Да. Нет.

Цинизм только помог освободить рыцаря любви от одежды. Коготь до конца распорол рясу на спине, и та легко скользнула с обеих сторон, словно сброшенная вторая кожа. Затем, чудовище со смешком скрылось внутри человека. Никас прижал ладонь к горячему атласу кожи на пояснице и подтолкнул вперед. Котожрица послушно встала на четвереньки, прогнув спину. Ее волосы закрыли раскрасневшееся лицо, касаясь платформы серебристыми кончиками. Ряса под коленями смягчала прикосновение холодного металла. Сущность дрожала от предвкушения.

Позади нее Никас силой мысли сорвал с себя защитный костюм и тот унесся до поры, став бесплотными мыслями. Человек заворожено смотрел на то, что рыцарь показывала и отдавала ему. И он не собирался отказываться. Не потому, что его терзала похоть. Он понимал, что разрядка нужна им обоим. Дело было не только в заботе или особых чувствах. Но всего лишь: перед лицом близкой смерти, все что остается, это жить. Жить.

Он поцеловал ее упругие ягодицы и прошелся языком по крестцу, от чего Котожрица впала в эротическое исступление. Она дышала, высунув язык, и чуть покачивала тазом.

— Сделай это, — простонала она из-под рассыпавшихся волос. — Умоляю. Быстрее.

И правда. Лифт скоро достигнет земли. Вид человека, развращающего образ Любви, может немного покоробить рабочих и солдат.

Никас вошел.

Котожрица сладострастно вскрикнула, потом завыла, когда он начал двигаться. Она вся отдавалась этому процессу, стремясь навстречу толчкам, и скоро они оба уже рычали, стонали и выдыхали страх, отчаянье и усталость. Солнышко наверняка наблюдало, наблюдали случайные сущности в окнах башен, механизмы, летающие вокруг. Но им было все равно. В этот момент они любили только себя и друг друга, думали только о себе и друг друге, между их плотью, реальной и фантастической уже не было разницы. Разряды страсти и любви щелкали и трещали между нижней частью живота Никаса и попкой рыцаря.

Она кончила на секунду раньше, потом Никас в истоме отвалился от нее, словно теряя сознание. Усевшись на металл, он почти сразу вернул свой костюм, обтянул себя броней, закрыл уязвимое тело. А потом лег на спину и тихо засмеялся. Котожрица лежала на боку, на подмоченной рясе. Она уже не дрожала: ее трясло как при лихорадке. Но через несколько секунд она тоже засмеялась.

Они одновременно поднялись. Рыцарь любви подобрала свою одежду и произнесла критически:

— Да уж.

Никас помог ей соединить рваные края на спине, и они почти сразу схватились, словно пропитанные клеем. Через минуту она уже была как новая. Все такая же чистая, ароматная, цельная.

— Отзывы будут? — спросила Котожрица улыбаясь.

— Финал был предсказуем, — не удержался журналист.

Они оба засмеялись и обнялись. И простояли, сжимая друг друга в объятьях до самого конца. До тех пор пока лифт не остановился в промышленной зоне, где суеты было еще больше. Шагали многотонные погрузчики, ревела подъезжающая техника, бригадиры по очереди ревели в мегафоны.

Котожрица поцеловала Никаса в щеку, и они отступили дуг от друга, а потом пошли прочь, потому что к лифту уже тащили грузы. Забираясь все дальше в город, они шли по улочкам, которые были всего лишь пространством между башнями. Некогда темные, пыльные, пустынные, теперь они были ярко освещены. Здесь тоже трудились рабочие в хромовых униформах. Они устанавливали ловушки, баррикады и стены, закрывая одни проходы и создавая другие.

— Это он, — слышал Никас, проходя мимо. — Это жертва. Ты поможешь нам? Скажи, ты поможешь?!