Длань Одиночества (СИ) - Дитятин Николай Константинович

— Я бы расщепил ее, если б не этот сладостный меч. Он умилостивил меня.

— Что ты такое? — Воля сложила руки на груди. — Ты хорошо скрывался. Я видела только кончики твоих ушей.

— О, я хорошо спрятался, — лапы напряглись еще сильнее, между ними мелькали рыжие разряды электричества. — Сразу после того, как твои псы окатили меня отрицанием.

— Это их работа. Не сердись.

Желтые зубы заскрежетали.

— Ну что ты, Стальная. Разве я могу злиться на скотскую ограниченность твоих позитивных друзей? Странно было бы, если б они повели себя иначе. Сейчас вы боитесь собственных теней, потому что она владеет ими. Даже здесь вонь Одиночества уже плотнее, чем воздух.

— Да, дела у нас не очень, — сухо произнесла Воля. — Итак. Что ты такое?

Никас зарычал. Вены на его лице потемнели и набрякли, отчетливо проступая под бледной кожей.

— Ангел-хранитель, — ответил он. — Что же еще? Я держу зонтик над моим слабым человеком.

— Не понимаю, — задумчиво сказала Воля. — Ты какая-то негативная сущность, но в то же время полезная.

— А как же! Очень полезная. Я спортивная злость. Я адреналин. Я… Воля. Как ты.

— Но откуда ты в нем? Это похоже на безумие.

— Это ошибка, разделять нас. С тобой сейчас говорит Никас Аркас, которого чем-то очень сильно разозлили. Он называет меня Цинизм. Обидчивость. Заносчивость. Высокомерие. Я всегда был в нем, но не в таких количествах. А потом большая часть моей сущности нашла его в пещере, унюхав родственную душу! Люди злоупотребляют сказками об одержимости. Как будто до какого-то момента они были воплощением розового, бисквитного добра, а потом приходит нечто злое. Всегда чуждое и всегда со стороны, и все летит кувырком. В него вселился бес, говорят они. Он не ведает, что творит. Дьявол дергает за его ниточки. Но это ложь, — Никас распалялся. — Страсть — единственная одержимость человека.

Длинный коготь постучал по макушке.

— Нечистый дух в костяной сфере. Изгнать можно только его.

Он снова обрел мрачное спокойствие.

— Эти слова понравились бы Максиме, — заметила Воля.

— Этой рваношкурой слепой крысе, живущей в затхлой земляной норе своих незрелых убеждений, понравится все, что я ей принесу, — быстро сказал Цинизм. — Я изнасилую ее и убью, сдавливая гортань. Он умрет, когда я закончу.

Стальная скривила губы.

— Это… — прохрипели откуда-то сзади. — Это… Не ты. Никас. Ты не такой.

— Заткнись! — прогремело существо, резко оборачиваясь. Оттолкнувшись от пола лапами, оно одним скачком приблизилось вплотную к образу любви. С неестественным гулом вверх взметнулась безжалостная лапа. В этот момент Все закрыл собой Котожрицу, выставив перед собой копье. Со спины бросился Неунывающий, но его ударил один из семи локтей и смелый капитан упал на руки подоспевшей Воли.

— Это и есть я! — ревел Никас, срывая голос. — Это я! Что, сука, хотели светлого героя? Противопоставление силам негатива? Быть может, вы, загнанные под плинтус тараканы, думаете: он хочет спасти нас, потому что мы добренькие?! Потому что так должно быть?! Я хочу покончить со всем этим, потому что я в аду!

Он опустил занесенную лапу. Глядя в глаза Все, Никас сказал, хриплым, надтреснутым голосом:

— Да, в пещере я подвергся влиянию чего-то очень темного. Возможно, стал злее. Мрачнее. Восприимчивее. Но я с удовольствием дал Цинизму превратить себя в беспомощную развалину. Потому что считал, что все должны начать танцевать вокруг меня. Весь мир. Да, были такие люди. Но я прогнал их, потому что они танцевали недостаточно энергично. Вместо того, чтобы бороться, я принес себя в жертву другому человеку. Мертвому человеку. Которому точно не понравилось бы то, во что я превратился. Я сам вырастил внутри себя демона.

— Однако, он помогает тебе здесь, — раздался голос Воли. — Значит, ты смог поставить злость себе на службу. А не она подчинила тебя.

Лапы исчезли. Никас сразу уменьшился. Он хотел сгорбиться, осесть. Его так и подмывало упасть на колени и захныкать. Но он сжал зубы. Все смотрел на него всепрощающе, а потом положил руку на плечо. Котожрица, не раздумывая, приблизилась и встала слева, взяв его за пальцы. На другое плечо легла кисть в латной перчатке.

Никас чувствовал себя алкоголиком, которого все еще любило его семейство.

— Я не могу сказать, что не хотел сделать вам больно, — сказал он тихо. — Бесполезно просить прощения. Но теперь я контролирую злость. Мне нужно было лишь сказать себе правду. Я хочу уединиться на время. Стальная, вы позволите?

— Будь острожен, Никас, — сказала она без всякого подтекста. — И не прячься слишком глубоко. Неизвестно, когда ты можешь понадобиться.

— Я буду рядом, — пообещал он.

Наблюдавшее за этой сценой ЛПВВ решило, что его вмешательство не потребуется. Оно моргнуло, переключая взор на то, что находилось непосредственно перед ним.

Могучая гряда голубых гор, тянувшаяся от горизонта до горизонта по континентальной плите. Земля здесь превратилась в кровавую глину. То тут, то там, холодели странные боевые машины, покрытые вычурными украшениями. Их многотонные туши были прогрызены и опустошены изнутри. Высокие орудийные башни сорваны, словно крышки с консервных банок. Утопленные в земле и черных, дергающихся трупах, машины были крохотными крепостями, взятыми жестоким приступом.

За ними шли заваленные землей и бетоном окопы. Смятые орудия. Черные, быстро разлагающиеся тела, застрявшие на колючей проволоке и шипастых ежах. Трупов защитников не было. Только кровь и немного внутренностей. Негатив пожирал всех.

Наверху, в зеленоватом небе, величаво плыли космические корабли, на которых спасалось население планеты. ЛПВВ знало, что бегство для них — бессмысленно. В этом мире, состоящем из целой галактики, вторжение негатива было медленным, но неотвратимым. Многие планеты уже потеряны. Ресурсы на исходе. Люди не знают, на что надеяться. Их мертвый правитель не может помочь. Лучшие солдаты в силовой броне, могут лишь стоять насмерть.

В этой галактике есть только война с негативом.

Обреченная война.

ЛПВВ видело сеть высоких цитаделей у подножья гор, которые врастали в каменные склоны тяжелыми муравейниками. Часть из них еще держалась. Весь негатив сконцентрировался у стен. Широчайшая полоса кипящей злобы. Ей не нужны осадные орудия, не нужна тактика, обозы. Только злобные командиры и еда, которую они получают, когда воюют, и лишь тогда.

Зеленое небо вдруг озарилось, столь ослепительно, что ЛПВВ пришлось укрыть свой взор внутри разума. Столпы ионного пламени ударили сверху, с отступающего флота, и врезались в негативный прилив как молоты апокалипсиса. Испепеляющие кольца энергии на какое-то время разорвали полотно атакующих.

А затем, словно в ответ на это оскорбление, на линкоры напали свирепые летающие твари. Похожие на морских скатов, они пылали ненавистью, метая ультразвуковые копья из вертикальных зевов. Столь же гигантские как корабли, но более быстрые и маневренные, они нападали из верхней плоскости и обнимали жертву остроперыми крыльями. Затем прогрызали корпус и наполняли палубы воплями страха и боли.

Некоторые корабли уже падали, медленно, как будто действительно тонули в плотной соленой воде. Один из них, преодолев свой последний, роковой курс к земле, врезался в горы. Снежные вершины пропороли его гигантское брюхо. Обломки размером с дома, покатились вниз на одну из обороняющихся крепостей. Обломки и волна плазменного огня. Цитадель содрогнулась и обрушилась внутрь себя с таким грохотом, что ЛПВВ слышал его даже здесь, за километры и километры от места трагедии.

Им нужна еда, которую они получают только в сражениях.

И командиры.

ЛПВВ мгновенно переместилось из тишины давно обглоданной ничейной земли в самую мясорубку. Шум имел свой вес. ЛПВВ чувствовало, как он лег на плечи, словно тяжелое ватное одеяло. Безупречно-чудовищная какофония из грохота взрывов и разрушений, стрекота автоматического огня, шипения энергии, криков пожираемых, и, конечно, конечно, монотонного гула. Этот гул был ревом миллиарда негативных зверей.